При сходе с эскалатора Данилевский подал Мире руку, они вышли на улицу, остановились. Вечер опустился на столицу, небо стемнело быстро, по-осеннему. Но оживление на проспектах и улицах только усилилось, неустанный поток машин, которые останавливались только на светофорах или переходах, многочисленные магазины и особенно кафе, которые зазывали посетителей после утомительного рабочего дня посидеть за разговором и попить кофе. Подсветка куполов храма, который находился тут же, у метро, создавала особую атмосферу, когда понимаешь, что среди суеты и скоростей всё равно необходимо найти время, чтобы подумать о своей душе. А у ларька, где продавали монастырскую выпечку, толклась пара бомжей неопределённого возраста. Они заискивающе смотрели на тех, кто совершает покупки в ларьке, время от времени по лицу выбирали особо добрую, как правило, женщину, и просили у нее — то денег, то пирожков. Иногда им везло. Они, делясь друг с другом, жадно уплетали пирожки, не отряхивая крошки с грязных потёртых курток. И продолжали попрошайничать.
Дима поймал взгляд Миры, которая внимательно наблюдала за бомжами. Затем она полезла в карман, достала оттуда купюру в сто рублей.
— Не давай им деньги, они, скорее всего, пропьют, — остановил он Миру, — подожди меня здесь.
Направился к ларьку, остановился у его витрины, бомжи тут же обратили внимание на хорошо одетого молодого человека, сделали к нему шаг и передумали, такие обычно, не выбирая выражений, нещадно их обругивали. Могли и нецензурно выразиться.
— Мужики, с мясом или картошкой? — Данилевский повернулся к бомжам. Они не поверили своим ушам, на всякий случай промолчали. — Так с чем хотите? — повторил он вопрос. Бомжи переглянулись.
— А можно и с мясом, и с картошкой? — наконец, беззубо прошепелявил один из них.
— Можно, — кивнул Дмитрий и повернулся к продавщице. Через пять минут бомжи, не веря своим глазам, держали в немытых руках большой пакет пирожков и два бумажных стаканчика обжигающе горячего сладкого чая.
— Командир, — уже в спину благодетелю крикнул один из них, тот самый, что просил пирожки двух видов, — спасибо! Пусть у тебя будет счастье!
— Оно у меня уже есть, — ответил через плечо Данилевский.
— Дим, я не знаю, что сказать, — Мира смотрела на него во все глаза.
— Да ничего не говори. Только не думай, что я рисовался перед тобой, — ответил он серьёзно.
— Я так и не думаю, — она прижалась к его плечу. — Я лишь знаю, что ты мне бесконечно дорог, слышишь?
— Слышу, моя девочка, — тепло улыбнулся. Кажется, даже смутился, потому стал суетиться, посмотрел на часы. — У нас до спектакля ещё есть время, почему бы и нам не поужинать? — перевёл взгляд на Миру. — Что скажешь?
— Скажу, что я за! — Мира вспомнила, что хотела посидеть с Таисьей как раз в одном из кафе на Сухаревской, там, где за витриной так манили пирожные. — Только кафе выберу я, хорошо?
Они вошли в то самое уютное небольшое кафе с французским названием, где играла джазовая музыка, столики из красного дерева были круглыми, а за витриной из-за необычной формы — пузатого стекла на посетителей смотрели всевозможные пирожные и печенья под прозрачными колпаками.
— У тебя прекрасный вкус, — одобрил Дмитрий, — мне здесь определённо нравится, — даже одной рукой сумел помочь Мире снять пальто, усадить за стул, сам сел напротив. — А если я сейчас тебя поцелую? — шепнул, улучшив момент, когда официант, который взял у них заказ, повернулся к ним спиной.
— Целуй! — весело ответила Мира.
Глава 71
— Папа, как ты себя чувствуешь? — Николай сидел у отца в палате. Зашёл несколько минут назад, перед этим они с женой ездили навещать Машу. Та была пока без сознания, но врачи обнадёживали. А ещё врачи сообщили новость, которая явилась полной неожиданностью для семьи — Маша была беременна. В связи со случившимся теперь Маше нужен особый уход и наблюдение. Угроза выкидыша была, но теперь всё стабилизировалось. По крайней мере, медики уверили в этом Николая и Надю.
Звонил Турчанинов, осведомлялся о самочувствии пострадавшей, узнав о её беременности — спросил Надежду, как по её мнению, сама пострадавшая была в курсе, что беременна? Надя ответила, что вряд ли, недавно они говорили о плохом самочувствии Маши, но речи о том, что это может быть беременность, не велось. Турчанинов попрощался.
— Я чувствую себя нормально, — отозвался Фертовский-старший, — Николя, я же не болею, просто обследуюсь. Бездельник, одним словом. Меня тревожит другое.
— Что, пап?
— Почему вот уже вторые сутки мне не звонит Маша? И на мои звонки тоже не отвечает? Ты её видел? С ней всё в порядке? У меня какие-то странные предчувствия, — он потёр грудь с левой стороны.
— Папа, дело в том, что Маша приболела, — Николай прятал глаза. — Мы не хотели тебя тревожить, поэтому не сообщили.
— Что это значит? — встревожился Владимир Григорьевич. — Что с моей супругой? Почему она не звонит, если даже приболела?
— У неё ангина и к тому же пропал голос — совсем, — на ходу придумал Николай. Выдохнул. — Ты сам понимаешь, что с ангиной надо лежать в постели, а без голоса никому не позвонишь.