На грани доверия. Книга третья

В малом зале оказалось всего девять рядов, расположенных под углом, причём сцены, как таковой, не наблюдалось, просто площадка с декорациями. Первый ряд буквально рядом находился с этой площадкой — в двух метрах, не более. В её центре стояла старая железная кровать, на которой, закутанная в тёплое одеяло, лежала девчушка. Она дремала. Громко стучал метроном…

Спектакль начался. Мира глубоко вздохнула. Она любила эти первые мгновения начала любого спектакля, первые секунды вступления во что-то совершенно удивительное, она, словно камертон, настраивалась вместе с актерами и … чувствовала на себе волшебство, называемое Театром.

Девочка по имени Лика спала на сцене, до того момента, как появился молодой человек — в тёплой шапке-ушанке, в ватных штанах и валенках — Марат. Растерянный, несколько саркастичный, он после бомбежки дома родной сестры вернулся в свою комнату, туда, где жил с отцом до войны, до блокады…

Мира внимательно вслушивалась в диалоги между ним и поселившейся в его комнате девочкой Ликой. А потом появился ещё один персонаж — Леонидик. Их стало трое. Мире хватило немного времени, чтобы понять — с какой самоотдачей, талантом и каким немыслимым погружением играли актеры! Перед зрителями был почти настоящий блокадный Ленинград, его боль, холод, голод и жизнь, да, в нём всё равно была жизнь тех трёх молодых людей, которые, помогая друг другу, надеялись выстоять. Они рассуждали, вспоминали, они, несмотря на смерть и бомбежки вокруг, верили, что останутся жить. Они даже влюблялись…

Какими чистыми и целомудренными были отношения главных героев. А актриса, исполнявшая роль Лики, показалась Мире удивительно подходящей на эту роль — с осиной талией, с влажным взглядом карих глаз, всё время натянутая как струна, словно звенящая. Она любила и ревновала, мечтала и жалела, испытывая чувство вины даже за свою радость. Она была настоящей. Поддерживать слабого и никогда не врать — это было её жизненным кодексом.

В антракте Дима первым делом спросил Миру: нравится ли ей спектакль? В течение всего первого акта он из-под очков бросал на Миру короткие взгляды и замечал, как меняется её лицо, сколько эмоций на нём отражается. Были моменты, когда она чуть не плакала.

— Нравится, Димка, очень, — Мира запнулась, пытаясь подобрать слова, — я тебе всё скажу после спектакля, всё-всё, — она взяла его за руку.

А на поклонах, когда актёры вышли уже в современной одежде, были такие бурные овации, что, казалось, сцена утонула в том восторженном зрительском фейерверке, который обрушился на актёров. Особенно кричали «Браво!» актрисе. И именно ей предназначались корзины и букеты цветов. Она смущённо улыбалась и прижимала их к себе. Мира прочитала в программке, что эту потрясающе талантливую девочку звали Алиной10.

Дмитрий и Мира вышли из здания театра, переглянулись.

— Давай вызову такси? — предложил он, снял очки. — Доедем в тепле и комфорте.

— А давай, — согласилась Мира.

Сели на заднее сиденье такси.

— Ну, говори, что тебе понравилось в этой истории? О чём ты размышляла, пока смотрела спектакль? — спросил он. — Кстати, а ты в курсе, что эту пьесу по всему миру ставили более трёх тысяч раз?

— Теперь в курсе, — засмеялась Мира, придвинулась к нему ближе, — я думала о Лике, и актрисе, которая сумела воплотить этот образ на сцене. Понимаешь, Дим, Лика — всеобъемлющий, всепрощающий образ настоящей женщины. Она как мать, жалеет менее умного и менее удачливого сына. А свою судьбу ставит на последнее место, в этом её особая сила, значимость.

— Поразительно, как ты умеешь рассуждать, — удивился Данилевский. — Продолжай, пожалуйста.

— Меня удивили её пантомимные движения, казалось бы, под не совсем подходящую музыку — так я решила сначала, но потом поняла, сколь искренни и уместны баллады Дианы Арбениной. Под эту музыку и в движениях Лики видна вся сложность, выразительность и глубина её натуры, но главное — её удивительное прекраснодушие.

В тот холодный декабрьский вечер трое — Лика, Марат, Леонидик, пусть учась на своих ошибках, но всё же сумели разобраться в себе. Они и выжили в ту страшную войну, наверное, для того, чтобы научиться быть людьми. И их общая живая боль, отчаяние, безысходность и, конечно же, любовь, наполнили каждого из них верою, что даже за день до смерти не поздно начать жизнь сначала. Что нельзя быть суровым и бессердечным к тому, кого любишь. Надо поторопиться сказать все слова, которые рвут сердце. Чтобы не было слишком поздно…

— Как же я люблю тебя, Мира, моя Мира, — воскликнул Данилевский после того, как внимательно выслушал её рассуждения, — ты удивительная девушка, уникальная. С тобой бесконечно интересно и познавательно. Моё сокровище, — он поцеловал её. — Какой сегодня вечер, он, кроме превосходного спектакля, подарил мне возможность узнать ещё одну твою грань.

Глава 74

— Квартиру твоего дяди — Фертовского Владимира Григорьевича — ограбили, — Турчанинов вернулся в кресло, — растягивая слова, сообщил он, — прошлой ночью.

— Что?! — Зорин даже вскочил. — Но как же так? Кто?