На грани мировой войны. Инцидент «Пуэбло»

Василий Ефимович Чернышов, первый секретарь Приморского крайкома КПСС, был грузный, рано отяжелевший. Бритый череп, багровое лицо гипертоника. Донимала одышка. Из-за нее Чернышов не летал самолетами. Известно только одно его воздушное путешествие в столицу. В 1957 году министр обороны Жуков распорядился тайно, в течение одних суток доставить в Москву партийных секретарей, готовых защитить Хрущева от «антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова»:… Чернышова доставили в числе первых, он принадлежал к когорте хрущевских фаворитов. С орденами и почетом он ушел на пенсию уже при Брежневе, которого тоже поддержал. Точно известно, что Чернышова, как главу стратегически важной территории, заговорщики тоже «зондировали», причем задолго до низложения волюнтариста-«кукурузника»… Короче говоря, настоящий был руководитель. Ленинского типа.

Обыкновенно же в Москву Чернышов ездил только поездом в мягком вагоне. СВ еще не было, но «мягкий» — это был первый класс для совпартноменклатуры. Неделя туда, неделя в Москве, неделя обратно. Руководителю краевой партийной организации Хрущев нечасто разрешал отлучаться из Приморья. Чернышов выезжал только на пленумы ЦК, но вес в столице имел немалый. Когда в 1963 году начались перебои с хлебом, прямо заявил Хрущеву — с огнем играем. Приморские докеры лопатят канадскую пшеницу тысячами тонн, а семьи портовиков едят хлеб пополам с кукурузой, и того буханка в руки, очередь в три кольца. Хрущев согласился с Чернышовым и снял хлебные ограничения в Приморском крае.

Командующий флотом адмирал Николай Амелько лаконично обрисовал обстановку. Американцы выдвинули к северокорейскому порту Вонсан авианосцы «Китти Хок» и «Энтерпрайз»: с кораблями охранения, подняли в воздух авиацию. Демонстрируют решимость, заявленную в своей прессе, — если власти КНДР не отпустят «Пуэбло», они войдут в Вонсан и силой освободят корабль с экипажем.

— В Москву доложил? — спросил Чернышов.

— Спит Москва, Василий Ефимович, — ответил командующий.

«Нас это чрезвычайно обеспокоило, — вспоминает о событиях тех суток адмирал Амелько в журнале «Военноисторический архив». — Ведь, во-первых, от их района маневрирования до Владивостока около 1 00 километров, и, во-вторых, у нас с КНДР был заключен договор о взаимной, в том числе и военной, обороне. Я немедленно связался с главкомом С.Г. Горшковым и заявил, что в этих условиях необходимо флот привести в полную боевую готовность. С.Г. Горшков заявил мне, ты-де, мол, знаешь, что комфлотом подчинен министру обороны и Главнокомандующему, звони министру обороны А.А. Гречко. На этом разговор закончился. Начал звонить министру обороны — не отвечает. Позвонил дежурному генералу КП Генштаба. Коротко объяснил обстановку, он ответил, что начальника Генштаба в Москве нет, а министр отдыхает на даче — разница во времени между Владивостоком и Москвой 7 часов. Попросил у дежурного генерала телефон дачи министра — он отказал, заявив, что ему это запрещено. Дело не терпело отлагательства. Я решил собрать Военный совет флота. Позвонил Василию Ефимовичу Чернышову… Попросил, чтобы он обязательно был на заседании Военного совета — дело очень серьезное. Он пришел».

А почему бы, собственно, Василий Ефимович взял бы да не пришел? Во всех краях и областях, где дислоцированы штабы военных округов и флотов, первый секретарь обкома или крайкома КПСС в обязательном порядке являлся членом Военного совета. То же самое распространяется на нынешних губернаторов. Не удалось повидать Евгения Наздратенко в погонах капитана 2-го ранга, пожалованных ему Ельциным, но, говорят, в роли ЧВС Тихоокеанского флота старшина запаса смотрелся превосходно. Такое делалось (делается и будет делаться) для того, чтобы военные товарищи не слишком замыкались в себе и не забывали интересов страны, которую взялись защищать.

Но вернемся к Чернышову. «Вы же придите обязательно, уж будьте так добры, тут такие дела!» — надо ли говорить подобное человеку сталинской закваски… А если надо, то почему? Или — когда?

Всем известно, что у Сталина был причудливый рабочий график. Ложился он в три часа ночи, вставал к полудню. Такой имел тиранский бзик. И ближний свой круг тиранил, заставлял сидеть на работе до полуночи… А вы никогда не задумывались — зачем он это делал? Хозяин известен мстительной жестокостью, но не самодурством. Сталин был всегда целесообразен. Всея Великия, Малыя и Белыя самодержец Петр Алексеевич, руки которого тоже в крови по локоток и выше, нам, потомкам, все-таки более понятен. Регламентируя все и вся на европейский манер, Петр в своих бесчисленных указах непременно писал: «Понеже…»— то есть «Потому, что…» И весьма подробно разжевывал своим дремучим подданным, чего государь желает от них добиться. Сталин не считал нужным объяснять «для особо тупых». Он постоянно играл с аппаратом в «угадайку». Так эффективнее. Не понял — сам виноват. Так страшнее.