На грани полуночи (ЛП)

Также как и крекеры с арахисовым маслом, сардины в масле и банка теплой кока-колы. Они сидели вместе на кровати, скрестив ноги, и жадно ели с волчьим аппетитом.

– Не могу поверить, что ем это дерьмо, – проговорила Лив. – Так вкусно.

– Изысканная кухня минимаркета. – Шон вручил ей еще один намазанный крекер. – Держись меня, детка, если хочешь жить долго.

– Так что мы здесь делаем? – спросила она. – Мы не можем вечно прятаться в этой комнате, поедая крекеры и занимаясь диким и безудержным сексом.

– А хотелось бы, – задумчиво протянул Шон. – Но у меня есть друг, у которого мы можем пересидеть. Она ждет нас сегодня поздно ночью.

Лив напряглась и рассердилась на себя за это.

– Она?

Шон поднял руки в защитном жесте.

– Бог свидетель, это не бывшая любовница. Никогда не испытывал ни малейшего желания трахаться с Тэм. Она пугает меня до смерти. Она просто очень необычный, э-э, друг.

– Пугает? Тебя? – Лив фыркнула. – Бога ради. Вернись в реальность.

– Если хочешь знать правду, я тот еще трус, – признался он.

– Правильно. Большой трус. – Она закатила глаза. – Насколько она необычная?

– Тебе нужно встретиться с ней, чтобы понять. Тэм не поддается описанию.

– Неважно, – сказала Лив. – Сначала, мне нужно связаться с родителями.

– Дэви уже это сделал. Они знают, что ты в безопасности.

Она вздрогнула от взрыва сухого смеха.

– Вот уж нет, Шон. Они знают, что я с тобой, – поправила она его. – Они не знают, что я в безопасности.

Он вручил ей свой сотовый:

– Звони. Если у тебя есть силы.

Глубоко вздохнув, Лив набрала номер Эндикотт-Хаус. Трубку схватили после первого же звонка.

– Алло?

– Мама? – спросила она. – Это я. Я…

– Боже мой, Ливви. Ты с ума сошла? Где ты?

– Я с Шоном, – попыталась успокоить мать Лив. – Все в порядке, я в безопасности.

– Как ты могла так со мной поступить? Возвращайся домой сейчас же!

– Вообще-то… нет. Я исчезну на некоторое время. Я…

– Полиции нужно поговорить с тобой, Ливви! Этот человек опасен!

Ха. Ее определение опасности в последнее время резко подкорректировалось.

– Ты неправильно поняла, – объяснила она. – Шон меня спас.

– Ты пытаешься наказать меня, Ливви? – Голос матери надломился. – Когда уже будет достаточно боли, чтобы ты остановилась? Когда это прекратится? Когда?

Лив проглотила все, что хотела сказать. Нет смысла. Никто не слушал.

– Обними за меня папу, – сказала она. – До свидания, мама. Я буду на связи.

– Ливви! Погоди! Не смей вешать…

Один щелчок. Лив отключилась и уставилась на телефон в руке. Она чувствовала пустоту и легкость, словно могла уплыть, как сухой лист.

– Ну, – прошептала она, – я выполнила свой долг. Если это имеет значение.

Она положила телефон. Шон рылся в своем большом тяжелом оливково-зеленом рюкзаке, полном таинственного оборудования.

– Я должна тебе кое-что сказать, – начала Лив. – Это будет трудно услышать.

Шон застыл на мгновение, затем выпрямился и схватил матрац с двух сторон.

– Слушаю, – осторожно сказал он.

– Помнишь, ты сказал, что все ломаются под пытками?

Он кивнул согласия и ждал, когда она продолжит.

– Это не всегда верно. – Она попыталась сглотнуть ком, жестко застрявший в горле. – Tи-Рекс сказал… что Кев так ничего им и не сказал. Где были записи, где записка. Кто я такая. Что бы они с ним ни делали, он ничего не говорил. Поэтому… ему я тоже обязана жизнью.

Отвернувшись, Шон встал и обошел кровать. Сел спиной к Лив и, наклонившись вперед, уткнулся лицом в ладони.

Лив проползла через кровать и обняла его сзади.

Долго-долго они сидели так, ожидая наступления ночи.

Глава 14

– Не шевелись, – проворчал Остерман. – Я бы уже закончил, если бы ты прекратил, черт возьми, дергаться. Идиот.

Его ноздри расширились от отвращения, когда он протер ватой колотую рану на волосатой ягодице Гордона. Тело этого мужчины воняло чем-то гадким и протухшим.

Подобная близость с другими людьми была ему противна. Это возвращало Остермана к вопросу, почему он отказался от идеи медицинской практики и выбрал область теоретических исследований. Меньше отталкивающих запахов.

Он мог бы наслаждаться властью, которую дала бы ему слава известного хирурга, но человеческие тела вызывали у него отвращение.

Особенно тела таких потных животных, как Гордон. Остерман терпеть этого не мог.

– Побрызгай еще анестетиком, гребаный садист, – рявкнул Гордон.

Остерман проигнорировал его. Порезы на спине Гордона, рваная колотая рана на щеке, следы зубов на запястье – всему этому Остерман уделил должное внимание, но и не думал осторожничать.

Идиот. Теряет тут время, чтобы получить от Остермана счет. Поправочка. Огромный, сокрушительный, непомерный счет. Остерман воткнул иглу.

– Черт! – зашипел Гордон.

– Держи язык за зубами. Профессионал с многолетним опытом побит безоружной библиотекаршей. Уму непостижимо.

– Я же тебе сказал. Шон Макклауд выбил из моих рук пистолет, пока эта сумасшедшая сука била меня по лицу и кусала за руку!

– Я не хочу слушать оправдания, – разозлился Остерман. – Не понимаю, почему они все еще живы, черт возьми.