На грани тьмы и света

Коснись ладонью грани горной.
Здесь камень гордо воплотил
Земли глубинный, непокорный
Избыток вытесненных сил.

И не ищи ты бесполезно

У гор спокойные черты:
В трагическом изломе бездна,
Восторг неистовый — хребты.

Здесь нет случайностей нелепых, —

С тобою выйдя на откос,
Увижу грандиозный слепок
Того, что в нас не улеглось.

1963

Изломы камня

Черней и ниже пояс ночи,
Вершина строже и светлей,
А у подножья — шум рабочий
И оцепление огней.

Дикарский камень люди рушат,

Ведут стальные колеи.
Гора открыла людям душу
И жизни прожитой слои.

Качали тех, кто, шахту вырыв,

Впервые в глубь ее проник,
И был широко слышен в мире
Восторга вырвавшийся крик.

Но над восторженною силой,

Над всем, что славу ей несло,
Она угрюмо возносила
Свое тяжелое чело.

Дымись, разрытая гора.

Как мертвый гнев —
Изломы камня.
А люди — в поисках добра —
До сердца добрались руками.

Когда ж затихнет суета,

Остынут выбранные недра,
Огромной пастью пустота
Завоет, втягивая ветры.

И кто в ночи сюда придет,

Услышит: голос твой — не злоба.
Был час рожденья, вырван плод,
И ноет темная утроба.

1963—1967

«Выхожу я осторожно…»

Выхожу я осторожно,
Месяц красен и велик.
А вдали — гудок дорожный,
Как пространства темный крик.

Есть в ночном пространстве сила,

И угрюма, и светла,
Та, что нас разъединила
И по-новому свела…

1963

«Я не слыхал высокой скорби труб…»

Памяти Веры Опенько

Я не слыхал высокой скорби труб,
И тот, кто весть случайно обронил,
Был хроникально холоден и скуп,
Как будто прожил век среди могил.
Но был он прав. Мы обостренней
помним
Часы утрат, когда, в пути спеша,
О свежий холмик с именем
знакомым
Споткнется неожиданно душа.

Я принял весть и медленно вступил

Туда, где нет слезливых слов и лиц,
Где токи всех моих смятенных сил
В одно сознанье резкое слились.
И, может, было просветленье это,
Дошедшее ко мне сквозь много дней,
Преемственно разгаданным заветом —
Лучом последней ясности твоей.

Как эта ясность мне была близка

И глубиной и силой стержневой!
Я каждый раз в тебе ее искал,
Не затемняя близостью иной,
Размашисто, неровно и незрело
Примеривал я к миру жизнь мою.
Ты знала в нем разумные пределы
И беспредельность — ту, где я стою.

А я стою средь голосов земли.

Морозный месяц красен и велик.
Ночной гудок ли высится вдали?
Или пространства обнаженный крик?..
Мне кажется, сама земля не хочет
Законов, утвердившихся на ней:
Ее томит неотвратимость ночи
В коротких судьбах всех ее детей.

1963

«Река — широкая, как дума…»