На грани тьмы и света

Здесь — в русском дождике осеннем
Проселки, рощи, города.
А там — пронзительным прозреньем
Явилась в линзах сверхзвезда.

И в вышине, где тьма пустая

Уже раздвинута рукой,
Душа внезапно вырастает
Над всею жизнью мировой.

Она взлетит — но и на стыке

Людских страстей и тишины
Охватит спор разноязыкий
Кругами радиоволны.

Что в споре? Истины приметы?

Столетья временный недуг?
Иль вечное, как ход планеты,
Движенье, замкнутое в круг?

В разладе тягостном и давнем

Скрестились руки на руле…
Душа, прозрей же в мирозданье,
Чтоб не ослепнуть на земле.

1964

«Все гуще жизнь в душе теснится…»

Все гуще жизнь в душе теснится,
Вы здесь — и люди, и дела.
Вас прихотливою границей
Моя рука не обвела.

Ищу безадресную радость,

Не изменяя вам ни в чем,
А вы — входите и врывайтесь,
Но — под моим прямым лучом.

Шумны, напористы, бессчетны…

Меня для вас как будто нет.
И не слепит поочередно
Внимательный глубокий свет.

Томясь потерями своими,

Хочу обманчивое смыть,
Чтобы единственное имя
Смогло на каждом проступить.

И, подчиняясь жажде острой,

В потоке судеб, дней, ночей
Спешу я сам на перекресток
Людских угаданных лучей.

1964

«Водою розовой — рассвет…»

Водою розовой — рассвет.
В рассветах повторенья нет.
И, кажется, в ночи решалось,
Какою быть она должна —
И переливчатая злость,
И тучи дымная усталость,
И голубая глубина.

Как непривычно день начать!

Теней обрывки на плечах.
Как будто из вчерашней жизни,
Неискушенный, я встаю:
Огни, уйдите! Солнце, брызни!
Живущий — в тело,
   в сердце,
      в мысли
Вбираю огненность твою.

И что-то въевшееся в нас

Ты выжигаешь всякий раз,
Чтоб сокровенное открылось
Перед землею и тобой, —
И жизнь опять щедра на милость,
Восполнив дней необратимость
Неугасимой новизной.

1964

«Звезда обнажилась в просторе…»

Звезда обнажилась в просторе.
О дай к тебе верно прокрасться!
Не страшно споткнуться о горе —
Боюсь наступить я на счастье.

Глаза мои слепнут от света,

Глаза мои слепнут от мрака,
А счастье, притихшее где-то,
Стесняется слова и знака.

Клонясь головою повинной,

Я беды делю на две части, —
И горькая их половина —
Незряче измятое счастье.

1964

«Лучи — растрепанной метлой…»