На грани тьмы и света

Хлестало, трясло, обдавало
Пронзительно-светлой водой,
И в туче гудели обвалы
Над плоско прибитой землей.

И слой удушающей пыли —

Осадок пройденного дня —
Дождинки стремительно смыли
С дороги моей и с меня.

И в гуле наклонного ливня,

Сомкнувшего землю и высь,
Сверкнула извилина длинно,
Как будто гигантская мысль.

Та мысль, чья смертельная сила

Уже не владеет собой,
И все, что она осветила,
Дано ей на выбор слепой.

1965

«Все, что было со мной, — на земле…»

Все, что было со мной, — на земле.
Но остался, как верный залог,
На широком, спокойном крыле
Отпечаток морозных сапог.

Кто ступал по твоим плоскостям,

Их надежность сурово храня,
Перед тем, как отдать небесам
Заодно и тебя и меня?

Он затерян внизу навсегда.

Только я, незнакомый ему,
Эту вещую близость следа
К облакам и светилам — пойму.

Нам сужден проницательный свет,

Чтоб таили его, не губя,
Чтобы в скромности малых примет
Мы умели провидеть себя.

1965

Мост

Погорбившийся мост сдавили берега,
И выступили грубо и неровно
Расколотые летним солнцем бревна,
Наморщилась холодная река,
Течением размеренно колебля
Верхушку остро выгнанного стебля,
Который стрелкой темный ход воды,
Не зная сам зачем, обозначает, —
И жизнь однообразьем маеты
Предстанет вдруг — и словно укачает.

Ты встанешь у перил. Приложишь меру.

Отметишь мелом. Крепко сплюнешь сверху.
Прижмешь коленом свежую доску,
И гвоздь подставит шляпку молотку
И тонко запоет — и во весь рост
Ты вгонишь гвоздь в погорбившийся мост.
И первый твой удар — как бы со зла,
Второй удар кладешь с присловьем хлестким,
А с третьим струнно музыка пошла
По всем гвоздям, по бревнам и по доскам.

Когда же день утратит высоту,

И выдвинется месяц за плечами,
И свет попеременно на мосту
Метнут машины круглыми очами —
Их сильный ход заглушит ход воды,
И, проходящей тяжестью колеблем,
Прикрыв глаза, себя увидишь ты
В живом потоке напряженным стеблем.

1965

«Вознесенье железного духа…»

Вознесенье железного духа
В двух моторах, вздымающих нас.
Крепко всажена в кресло старуха,
Словно ей в небеса не на час.

И мелькнуло такое значенье,

Как себя страховала крестом,
Будто разом просила прощенья
У всего, что прошло под винтом.

А под крыльями — пыльное буйство.

Травы сами пригнуться спешат.
И внезапно — просторно и пусто,
Только кровь напирает в ушах.

Напрягает старуха вниманье,

Как праматерь, глядит из окна.
Затерялись в дыму и в тумане
Те, кого народила она.

И хотела ль того, не хотела —

Их дела перед ней на виду.
И подвержено все без раздела
Одобренью ее и суду.

1966

«Когда прицельный полыхнул фугас…»