На грани веков

Мегиса никто не стащил. Поднявшись вместе с вожаком, он остался стоять, как чучело, высунув голову над бруствером, держа мушкет на изготовку. Сзади задрожала земля, эскадрон драгун помчался охватить левое крыло неприятеля и отрезать ему отступление к воротам предместья. Справа, в десяти шагах от них, солдаты прижались к самому дну траншеи, вымуштрованные кони словно птицы перелетели через них, только смяв спереди песчаный бруствер. Мегис разглядывал этих летящих всадников так, будто ему поручено было пересчитать их одного за другим, чтобы никого не пропустить. А те плотно прильнули к конским гривам, шпоры без жалости раздирали бока скакунов, длинные палаши сверкали как раскаленные. Самый последний драгун немного отстал, когда по траншее прозвучала команда, но выстрел Мегиса. на какое-то мгновение опередил залп. Драгун как будто остановился, конь выскользнул из-под всадника, протащил его, волоча за ногу, запутавшуюся в стремени, затем бросил на откосе, а сам унесся следом за остальными.

Перебежками, ложась и вновь поднимаясь, рижане добрались почти до самых русских окопов. Но, когда в траншеях уже вскочили на ноги, чтобы броситься и схватиться врукопашную, через окопы волной перекатился находившийся до сих пор в резерве полк Штафа. Рижане не выдержали. Русская пехота погнала их назад, кавалеристы старались обойти с обоих флангов. Сбившись в кучу и смешавшись, рижане хотя и добрались до валов предместья, но там уже не в силах были сопротивляться, Даже поджечь ничего не успели, пронеслись по предместью и укрылись за стенами Риги, откуда сразу же принялись яростно обстреливать русских из пушек и мушкетов, хотя особенного урона нанести не могли.

Солдаты, словно муравьи, выкарабкались из траншей на взгорье к мельницам, рассеялись по всему косогору, чтобы осмотреть поле боя, куда уже не долетала ни одна вражеская пуля. Офицеры обходили место стычки, подсчитывая убитых. Только вокруг одних шанцев лежало более сотни шведских и городских солдат. У русских был ранен полковник Фенигбир, а убиты капитан, десять солдат и один драгун.

Вокруг драгуна столпилась целая куча народу, его переворачивали, разглядывали, слышались выкрики и даже ругательства. Подошли и Мартынь с Мегисом. Солдат лежал с открытыми круглыми глазами, прыщавое лицо его уже покрылось восковой желтизной. Дело ясное, убит сзади своей же пулей. Поручик потрясал перед солдатами кулаком и свирепо ругался:

— Скоты! Мерзавцы! Сквозь строй всех, привязать к столбу и драть кнутом, чтобы мясо клочьями летело! Чтоб глаза на место встали, чтоб научились целиться как следует!

Солдаты злобно глядели друг на друга, видимо, надеясь узнать виновного по лицу. Но все эти бородачи и усачи, одинаково до черноты загорелые, запыленные, в песке, измятые, были на одно лицо. Мегис тоже вскинул громадный заскорузлый кулак, а ругаться он умел не хуже русских. Мартынь за рукав оттащил его в сторону, а когда отошли поодаль, остановился, погладил ладонью ствол мушкета и хитро прищурил глаза.

5

Заняв предместье, русские подвели подходы к рижским валам, на вновь оборудованных позициях установили семь тяжелых мортир, из них две бросали девяти-, а семь — пятипудовые бомбы. Работали солдаты тех полков, которые не участвовали в штурме. Им было несладко: разозленные рижане обстреливали их без передышки из пушек и мушкетов, за два дня убив и ранив более двухсот человек.

Жилось тут куда лучше, чем в песчаных окопах и лагерях. Большая часть жителей еще в начале осады убежала в город, дома стояли пустые либо полупустые; не только офицеры, но даже солдаты разместились в оставленных жилищах и на скорую руку раздобывали все необходимое из обстановки. Иной мушкетер где-нибудь в деревне весь век кормил клопов на лавке, а теперь валялся на городской кровати, чай пил из заморской фарфоровой чашки и только с ворчаньем отправлялся в караул к пушке или за вал. Но рижский смрад чувствовался здесь куда сильнее, чем в поле, даже в комнате не было спасения, на улицах же и в траншеях вовсе дыхание перехватывало.