На грани веков

Та вошла, отдуваясь, слишком уже непозволительно раздобревшая для мужички. Звали ее Грета, прежде она была экономкой и сожительницей покойного управляющего Холгрена и только недавно, как и Рыжий Берт, заявилась неведомо откуда. Грузная и неповоротливая из-за ломоты в костях, она не успевала доглядывать за девками, к тому же еще туговата на ухо, поэтому никогда не знала, о чем они перешептываются. Даже барыня должна кричать ей во все горло, а эти молодые сучки, а вместе с ними и все имение слышат то, что ни в коем случае разглашать нельзя. Проку от нее было мало, барыня терпеть ее не могла, а терпеть приходилось, потому что Грета ненавидела дворовых и всех мужиков в волости еще сильнее покойной Плетюганихи и готова была услужить чем только могла. Память у Греты уже ослабела, по правде говоря, помнила она только те события, которые были связаны с поджогом дома управляющего и погромом, учиненным в замке, но зато помнила так ясно и с такими подробностями, точно это было вписано у нее в какую-то вечно раскрытую на одной странице книгу. Она была важной свидетельницей, поэтому ее обязательно следовало держать при себе и беречь до суда, а потом можно будет и прогнать ко всем чертям.

Баронесса закричала, приставив ладонь ко рту, чтобы громче слышно было:

— Этот кузнец, этот душегуб, этот… еще не заявлялся?

Грета точно так же завопила в ответ, как будто барыня, а не она сама была глухою:

— Не видать. Ежели появился, так уж Анна прибежала бы сказать, ей об этом наказано.

Барыня подумала, выискивая среди некогда рассказанных Гретой событий интересующее ее больше всего.

— Так, значит, в тот раз невесту кузнеца посадили под замок?

— Да, да, за день до свадьбы, а то кузнец с ней в лес убежал бы. Заперли в кладовую при управителевом доме, а в брачную ночь — в подвал под замок, там ее старая Лавиза и опоила зельем.

— А кузнец укрывался в лесу и должен был прийти, чтобы освободить ее?

— Вот-вот, матушка. Это ж такой зверь, ни бога, ни черта не боится. Только добраться до нее не сумел — господин Холгрен караулы вокруг выставил.

Старуха бы трещала и дальше, но барыня уже не слушала. Она думала о чем-то своем, видимо, очень приятном, потому что рот ее искривился а злобно-сладострастной усмешке, и она прервала болтовню Греты.

— А ну, придержи свое трепало! Скажи Инте, чтобы пришла ко мне. И кучер с Бертом пусть явятся.

И, поднявшись, снова уставилась в окно. Этот белоголовый все бегает по въезду, как по собственному, и никто ему не запретит! Растет, растет еще один мошенник, добрый подручный кузнецу. «Если бы у меня был ребенок!..» А вот у таких есть, точно хорьки плодятся… У хлева показалась Инта, из клети вышли кучер с Бертом. Барыня распахнула окно и завизжала:

— Ноги, ноги вымой, еще комнаты мне загадишь!

Инта налила в бадейку чистой воды, живо умылась сама, затем принялась за ноги. Грязь смыла, а кожа так и осталась коричневой — ведь целыми же днями приходится топтаться в навозной жиже. Затем она подозвала Пострела.

— Иди сюда, пойдем в замок, барыня зовет.

Пострел заупрямился:

— Не хочу к барыне, барыня оса, она жалит.

Инта встряхнула его.

— Да замолчишь ли ты, непутевый! На всех нас беду накличешь.

Кучер и Рыжий Берт были уже в зале. Барыня, сидя в кресле, с любопытством ожидала, как же эти вахлаки вползут сюда. По правде говоря, она еще так и не разглядела, как же выглядит эта кузнецова… эта шлюха. Но они вовсе и не вползли, а вошли, хоть и робея, но никак не испуганно. А! про эту не скажешь, что красива, — барыне даже стало легче. «Неважный вкус у кузнеца», — подумала она и принялась разглядывать дочку Друста, точно какое-то невиданное, изловленное в лесу чудище. Но Инту не так-то легко было смутить, не то что остальных дворовых баб; она спокойно вынесла жалящий взгляд Осы, только грудь от скрытой ненависти и напряженного ожидания стала вздыматься сильнее. Пострел, держась за ее руку, стоял спокойнехонько, засунув палец в угол рта, глядел на барыню и, видимо, думал, что она вовсе не похожа на осу.

Нет, эта навозница с бурыми ногами нимало не испугалась. Из той же проклятой кузнецовой породы. Баронесса надменно вскинула подбородок.

— Сказывали мне, что ты колдовать умеешь. Правда это?

Инта ответила просто, прямо и открыто глядя в глаза:

— Нет, барыня, это все старостиха набрехала. Никогда я этим делом не занималась и даже не верю в этакую чушь.

— Ах, чушь?! Но ведь старый кузнец, Марцис-калека, как его тут прозывают, он же был колдун. Ведь это он оставил тебе свое уменье чародействовать?

— Ничего он мне не оставил и не мог оставить. И не был старый Марцис колдуном, он только своей веры держался, потому и пошли все эти сплетни. Старостиха его ненавидела до смерти, барыне не след бы слушать все, что тут могут намолоть.

Барыня сдержалась и даже настолько, что лишь кулаком по столу стукнула.

— Учить меня, поганка, вздумала? Ну, да за твои колдовские проделки с тобой в суде поговорят, небось тогда язык развяжется! А теперь говори, где твой кузнец?

— Не знаю, барыня.