На грани веков

Баронесса, сидя в зале, нетерпеливо ерзала в кресле — кузнец заставлял себя ждать. В том, что он придет, нет ни малейших сомнений, пускай отоспится, у них ведь сон, что у медведей в зимнюю спячку. Она так твердо была убеждена в этом, что даже не послала людей скрутить спящего Мартыня. Это не так уж надежно — а вдруг проснется, заметит их издали и снова в лес убежит, лови его там. А здесь куда проще и вернее, самое надежное дело. Кучер и Берт переминались в зале, за прикрытой дверью ждали четверо верных подручных, босые, со свернутыми вожжами. Все заранее решено до последней мелочи. Не выскочит, как в вершу сунется!

Внизу хлопнула входная дверь, баронесса вздрогнула, кивнула кучеру с Бертом, глаза ее недвусмысленно угрожающе сверкнули — ну, будьте начеку! Потом развалилась в кресле и постаралась придать лицу равнодушное, приветливое выражение, только подбородок предательски дергался, показывая, что Оса сдерживает себя.

Дверь в зал рывком отворилась, баронесса опять невольно вздрогнула, но тут же овладела собой. Мартынь ворвался, даже не поздоровавшись, не замечая обоих караульных; гулкими шагами подошел к столу, из-за которого невольно поднялась барыня — таким страшным казался кузнец. Голос его охрип, слышалось только сипенье.

— Где Инга… и парнишка?

Барыня ухмыльнулась.

— Такой бывалый парень, а не знает, где девок искать. На сеновале, в соломе, там, где потеплее.

Кузнец был так взбудоражен, что даже не понял насмешки.

— Я там уже был — нету. Куда вы их запрятали?

— Туда, куда и тебя сейчас же упрячем. Сейчас, сейчас, сейчас…

— Меня вы не посмеете тронуть, у меня грамота.

— Грамота у тебя? Что это за грамота? Ну, если грамота, так и верно, нельзя трогать. Покажи-ка.

Мартынь сунул руку в карман, испуганно пожал плечами, обшарил всю одежду и опустил руки. Барыня едва сдерживала смех.

— Ну, вот видишь — нету. Может, ты ее только во сне видел? Может, крыса утащила, пока ты спал?

Обезумев от гнева, кузнец вскинул руки и потряс кулаками.

— Ты и есть эта крыса! Ты ее у меня украла!

Хотел было оглянуться, с чего это Оса строит рожи и делает знаки кому-то за его спиной, но не успел. Два сильных удара под коленки так и швырнули его с поднятыми руками навзничь; он крепко ушиб голову и на миг потерял сознание. Шестеро верзил навалились на него; когда он пришел в себя, руки на спине уже были скручены веревкой так, что он даже застонал от резкой боли и звериной ярости. Вот они навалились на ноги, одну кузнец еще успел согнуть и двинуть ею — атрадзенец вскрикнул и упал на четвереньки, шестеро управились со своим супротивником.

Барыня корчилась от смеха, тиская руками бока, чтобы не схватили колики.

— Так его, так!.. А теперь волоките к невесте, чтобы переспали последнюю ночку, а уж завтра им порознь постелят.

Кузнеца схватили под мышки и потащили вниз по лестнице, связанные ноги его громыхали, падая со ступеньки на ступеньку. Потом втолкнули в подвал, снова замкнули дверь и гордо вышли на двор, только один из парней растирал живот и плевался кровью. Кучер потряс ключом.

— Погоди ужо, дущегуб! Завтра и за это получишь.

Под кустом сирени, свернувшись в клубок, словно зайчонок, прикорнул маленький человечек. После того как под луною блеснул ключ и страшные люди ушли, он всхлипнул, уткнувшись лицом в колени, приумолк, точно сам себя успокаивая, что-то тихо прошелестел губами и снова тихонько заплакал.

Холодкевич, скучая, сидел в большом зале лаубернского замка. Съедено было немало, да и выпито предостаточно, — хорошо, что больше никто с этим не пристает. Гость и родственник Винцента фон Шнейдера, юноша, только-только вышедший из отроческого возраста, неверной рукой наполнял стакан, не замечая, что к кислому иноземному вину примешивает отечественную водку. Карие глаза его с бессильным вожделением то и дело задерживались на шестерых девках, которые уже сплясали и спели и теперь тоже ели и пили, но без всякой радости, хотя сам барин, забыв о своем достоинстве, крутился возле них, подстрекая и показывая, как надо веселиться. Холодкевич все больше испытывал раздражение. Этот болван пытается воспроизвести его прежние пирушки, то и дело оглядываясь — так ли все это получается? — но не видит, что плясуньи отворачиваются от постылого мучителя. Грустное это было празднество, без прежнего задора и красоты. Бывший арендатор Лауберна не мог больше выдержать — не желая оставаться в дурацкой роли простого зрителя, он встал и потихоньку выбрался вон. Все время его донимали тягостные мысли о том, что сейчас творится в Танненгофе и что там произойдет утром.

В лиственской кузнице еще догорали угли. Андженов Петерис уже вымыл руки, перешагнул через порог и на ходу приветливо поздоровался с прежним добрым барином. Мегис еще громыхал молотками и клещами, засовывая их по размеру за перекладину. Холодкевич вызвал его и кратко, без всяких предисловий спросил:

— Сосновский кузнец твой друг? Я уже заметил, что вы все время вместе держитесь.

— Друг и вожак, барин. Были вместе и будем. Может, вам, барин, это не по душе?