На грани веков

Уже заметно рассвело, когда они вышли из лесу. И не у большого ясеня, а по другую сторону пролеска. Справа на пригорке вздымалась ветряная мельница, вскинув кверху два крыла. Нигде еще ни души не видать — воскресное утро, лиственским барщинникам два дня в неделю для своих работ дают. Только аист проснулся на верхушке высокой березы; вытягивая ноги и закинув голову, трещал клювом, поучая жену и пару птенцов, которые свешивали желтые клювы через край старого колеса. Девчонка просияла, глядя на них, указала рукой и принялась что-то рассказывать на своем языке, гортанно воркуя, точно лесной голубь. Мартынь сделал вид, что понимает.

— Да, малышка, чем плохо этакой птице. Сидит, как барон в своем имении, никто его не гонит и жену не отнимает. Холода подойдут — со всем семейством подастся в теплые края. Есть такие края, где лягушки по лугам скачут, когда у нас здесь сугроб вот по сих пор… Да, да, дочка, хорошо, когда есть крылья.

Девчонка снова что-то проворковала. Трава от дождя совсем сырая, но смуглые заскорузлые ноги с исцарапанными лодыжками даже и не чувствовали этой сырости. Рожь в этакую засуху совсем не желтела, колосья полегли, скрутившись в жгут, намокшие стебли плохо пахли. Уже зажинки, вон там стоят парами десять копен. За ними вздымаются пышные вершины господского парка, а дальше ровная полоса леса. Замелькали красные черепичные крыши. Начало рассветать, последние тучи тянулись к западу, на лужках в излуках зарослей курился легкий туман — день будет жаркий.

Над кустами и кучками лип постепенно вылезла белая колокольня с зеленой жестяной крышей и петухом на верхушке. Мартынь с девчонкой держались правее, между корчмой и мызой пастора. Русло ручья бесконечно петляло, дорога выходила много длиннее, чем напрямик через поле. Но холм был совсем открытый, там их увидели бы так же хорошо из имения, как и с сосновской стороны. Здесь же заросли ивы и черемухи непрерывно изгибались, образуя перелески, в которых стояли копенки сена с прижиминами на верхушках и дернинами, надетыми на стожары.

Дворы при пасторской мызе ничем особенно не отличались от жилищ сосновцев. Но поодаль, у некоторых овинов, прилепились жилые постройки с белыми, утолщенными у основания трубами над соломенными крышами. Одна из них как раз задымилась, медленно с достоинством попыхивая в небо белыми клубами дыма. В тени стены сверкнуло маленькое застекленное оконце, словно только что приоткрытый, еще затуманенный сном глаз… У лиственских только женщины вставали рано, мужчины воскресным утром могли спать до солнца.

Мартынь оглядел все это мельком, у него сейчас иная забота, иные мысли. У него и у Майи будет другая дорога. Пока Друст с товарищами станет отбиваться от свадебных гостей — поезжан, он ее пронесет через льняное поле пастора, где русло ручья описывает дугу в сторону Даугавы и вливается в чащобу у выгона. На болоте она, конечно, не будет сопротивляться, сама побежит. Он не станет тянуть за руку, только через топи легко перенесет — руки его уж не будут такими жесткими, он ведь кузнец и знает, как и железо сделать мягким… Пока те опомнятся и погонятся следом, они уже скроются в большом лесу, возьмут вправо, где никому не придет в голову их искать. Леса — они велики, до самых рижских болот и песчаных холмов, — скольких они уже так укрыли. Леса — они молчаливы, никого не выдают, в солнечные дни там тенисто, в дождь под старой елью лучше, чем под дырявой соломенной крышей…

От большой березовой рощи все же пришлось идти по открытому полю. Но дорога была пустынной, а тут уже можно разглядеть за тремя взгорками и крыши Вайваров, похожие на серые козлиные спины. Из Падегов проковыляли двое и исчезли за ивняком… Может, это Клав с Кришем, может, они еще до времени хотят незаметно убраться, покамест скотину не выгоняют, чтобы на условленном месте дожидаться полудня… Всю ночь Мартыня подхлестывала тревога, а сейчас сердце забилось еще сильнее, по жилам словно горящие муравьи засновали.

ЧАСТЬ II ПЕРВАЯ НОЧЬ

Первый раздел

1

В Атрадзене, наверно, все еще спали, когда Курт фон Брюммер вышел из своей комнаты.