На грани веков

Назавтра они весь день шагали по довольно сухому лесу с редкими, легко обходимыми болотами. Четыре раза попадались сочные некошеные луга, хотя стоял самый сенокос; по остаткам стогов со стожарами видно, что в прошлые годы тут кипела работа. Значит, неподалеку жилые места, с каждой поляны прямо на север наезжена колея, но идти по ней не было никакого расчета — колдобины налиты до краев водой, тогда как в лесу мокреть хоть мхом и травой подернута. В этот день с ополчением опять произошли два чрезвычайных события.

Вскоре после полудня бывший Бертулис-Дым, а ныне Бертулис-Порох заявил, что чует костер. Сосновские и лиственские ничего не чуяли и потому принялись потешаться над нюхом этой прославленной ищейки. Но болотненские уже знали, каков нюх у Бертулиса, и потому в один голос заверили, что он в таких случаях никогда не ошибается. Вот и пес стал то и дело подымать морду и ворчать, потом даже залаял, взъерошил шерсть, забежал в кусты, урчал и все время оглядывался на Мегиса, которого выбрал хозяином и, верно, потому считал самым умным из всего людского скопища. Криш тоже полез в кусты и, вернувшись, сказал, что неподалеку, слева, и впрямь горит костер, а возле него видны люди. Вожак расставил дружины полукругом, приказал держать мушкеты наизготовку и идти как можно тише.

Уже шагов за тридцать они увидели, что окружать, а тем более опасаться, некого. У огня сидели бородатый мужик, костлявая баба и парнишка лет десяти. Одежда на них была еще почти приличная — значит, бежали не издалека. Рядышком лежала привязанная к телеге мохнатая лошаденка. До последней степени ко всему равнодушная, положив шею на траву, она даже не передергивала мохнатыми ушами, чтобы отогнать мух, которые, пользуясь заветрием от кустов, так и облепляли глаза. Она даже не моргнула, когда хозяева, увидев окружавших их людей, испуганно вскочили. Баба завопила, вскинув стиснутые руки; спервоначала у нее только раскрылся рот, шея, подергиваясь, вытянулась, и лишь затем сквозь зубы вырвалось какое-то непонятное слово. Мужик так же разевал рот и вытягивал шею, покамест не выдавил какой-то звук. Мегис подтолкнул предводителя.

— Эстонцы это. Говорят, что беженцы, ни денег, ни добра у них нет. За грабителей нас приняли.

Мартынь приказал Мегису подойти поближе, растолковать им, что это за войско, и расспросить, откуда они сами. Толмач толковал долго, но мало чего выведал, время от времени он гневно кричал и тряс кулаком. А муж и жена только мямлили и заикались, парнишка же хотя говорил ясно, но видно было, что и от него проку немного. Познания в латышском языке Мегиса были не ахти какие, так что и его перевод приходилось разгадывать, как загадку. Только и можно было разобрать, что это беженцы, из своей деревни бежали, три года прожили где-то на отшибе, на каком-то глухом лесном хуторе, а вот сегодня были вынуждены бежать дальше. Муж что-то бормотал о двух лошадях, баба считала своих коров, овец, юбки и покрывала, потом причитали и плакались оба разом. Лошаденка уже так заедена гнусом, что больше не встает, и, видать, придется ее оставить волкам на съедение. Волков тут, особенно поближе к эстонской стороне, видимо-невидимо — как-то всю ночь стаю горящими головнями отгоняли. Муж сказал, что было их под пятьдесят, баба клялась, что и вся сотня; из-за этого расхождения они поспорили и под конец даже чуть не передрались. Тут и Мартынь рассердился и накричал на них, требуя, чтобы говорили дело. Так от кого же они все-таки бежали — от калмыков или от татар? Выяснилось, что ото всех, кто только есть. Ну и как же эти калмыки выглядят? Баба широко разинула рот, ощерила зубы и залязгала ими, потом скрючила кривые пальцы и показала, как ими раздирают. Мужик вскинул над ушами пальцы, верно, показывал, что у калмыков есть рога, — словом, даже Мегис не смог ничего разобрать и махнул рукой. А большими ордами нападают калмыки? Мужик глубоко передохнул и обвел руками лес — это значило, что числа им нет, как и этим деревьям. А как в тех местах на порубежье, где они проходили? Дворы все сожжены, люди живут или бегут? Но тут уж и вовсе ничего нельзя было понять — горят, живут, бегут, — оба заикались, размахивали руками и снова разругались. Вожак прервал этот бестолковый гомон. Он только хотел еще выведать, далеко ли до границы, но и тут остался ни с чем. Мужик считал, что будет верст этак сорок, баба уверяла, что никак не меньше ста, а парнишка божился, что за лесом да за болотом она и есть. Терять время с ними явно не стоило, и ополчение двинулось дальше.