Клав с Кришем и Бренцисом ушли вперед чуть ли не на полверсты. Снова поднялся ветер, постепенно усиливаясь; даже небольшие деревца и кусты сгибались так, что временами совсем закрывали узкую, извилистую расселину дороги. Все гудело и трещало, трудно было отличить обычный шум леса от других подозрительных звуков, поминутно чудившихся разведчикам то где-то в стороне, то позади. Конские копыта здесь виднелись еще отчетливее, след был не широк, видимо, разбойники ехали друг за другом длинной растянувшейся вереницей. Разведчики вышли на покрытую кустами поляну — верно, это был заросший луг, из тех, что встречались здесь так часто. И вдруг они разом увидели следы не то двух, не то трех лошадей, свернувших вправо с главной дороги на какую-то боковую, давно уже заброшенную. Оставить это без внимания было нельзя, могло получиться так, что какая-то шайка калмыков останется в тылу и ратники окажутся меж двух огней. Изучая следы, разведчики поползли по сочной траве, пробираясь под кустами, пока не выбрались на почти открытый луг, поросший огромными, добела высохшими метелками полевицы. Шагах в пятистах впереди виднелась крыша заброшенного сеновала с торчащими из черных пучков соломы прижиминами. Ветер донес уже знакомый зловонный запах. Разведчики тотчас остановились и переглянулись, поняв друг друга без слов. Сердца у них так и захолонули. Бренцис в поисках помощи даже оглянулся. Клав — недаром старшой! — стараясь казаться смелее, чем на самом деле, пригнулся и прошептал:
— Надобно разведать, кто там есть. Зайдем с той стороны, подползем поближе, чтобы видно было. Ежели их будет двое-трое — управимся одни, с ними-то уж мы сладим. А ежели целая свора, то опять потихоньку назад к дороге, пускай остальные подойдут, а там уж как Мартынь порешит. Через пять шагов ползком!
Они поползли, волоча ружья и напряженно вслушиваясь. Одному из них показалось, что впереди мелькнули серые конские ноги, другому почудилось, что он увидел в просвете между метелками полевицы лохматую, овчинную шапку, третьему померещился тот самый жуткий вчерашний вой — в действительности же только лес шумел позади да ветер свистел над сухой травянистой поляной. Они сами это поняли, когда услышали доносящееся из сарая не то гусиное гоготанье, не то куриное квохтанье, и припали еще ниже.
Внезапно полевица расступилась, и перед разведчиками открылось пространство шагов в двести-триста. К бревну завалившейся стены привязаны две мохнатые лошаденки со знакомыми мешками с обоих боков. Всадники выбирались из сеновала, лопоча и размахивая руками, один из них все указывал в одну сторону, другой — в другую, казалось даже, что они вот-вот подерутся. Но так и не подрались, а, продолжая спорить, отвязали и повернули лошадей, то исчезая за мешками, то вновь выныривая из-за них, Ратники уже лежали на животе, пристроив мушкеты на жгут из полевицы, и целились в конников. Клав еще успел шепнуть:
— Погодите, пускай усядутся; как скомандую, так разом — вы оба берите на прицел того, что справа, а я возьму левого!
Стволы мушкетов лежали на опоре довольно устойчиво, хоть грудь у стрелков вздымалась так, будто их земля колышет. Клаву еще важная мысль пришла в голову, но уже некогда было уговариваться, как действовать, ежели один из косоглазых первым вскочит на коня и унесется, а второй замешкается. Забота эта оказалась напрасной: не то калмыки были так вымуштрованы, что не могли поступить иначе даже и при желании, не то находили удовольствие в собственной ловкости, только они разом ухватились рукой за луку седла и в один миг одинаковым взмахом перекинули ногу через коня, переглянулись и загоготали, но уже не так, как раньше, видимо, похвалили друг друга.
— Раз, два!
Но вместо счета «три» один за другим грохнули выстрелы из трех мушкетов. Сильный порыв ветра в мгновение ока отнес в сторону черные клубы дыма. Пространство перед сараем стало таким же просматриваемым, как и раньше. У всадника слева рука выпустила поводья, он перехватил их в правую, дико взвыл, конь вытянулся и исчез в кустах. Рванулась и вторая лошадь, только всадник на ней, точно подкинутый пружиной, подскочил в воздухе и, перевернувшись, скатился на землю; мохнатая лошаденка его умчалась следом за первой; притороченные с обеих сторон мешки высоко подпрыгивали, падали и снова взлетали. Стрелки поднялись, двое вытерли пот, точно целый день в риге молотили, а Клав гневно топнул ногой.
— Вот ведь глаз поганый! Только лапу я ему и поцарапал! Ладно еще, хоть один есть. Вот у нас и второй, так мы этих людоедов по одному и выщелкаем. Пойдем глянем, издох или нет.
Бренцису идти не хотелось, он с большой опаской поглядывал на полуразрушенное строеньице с коричневой колодой перед проемом двери.
— А ежели там еще кто?.. Может, их полон сарай.
— Дурья башка! Думаешь, не вылезли бы они, когда мы палить принялись, а один перекинулся? Сарай — его насквозь видать, разве же есть там хоть одна лошадь? Неужто косоглазые нынче пешком ходить стали? Недаром Комариным Бренцисом тебя кличут, и впрямь ума у тебя, как у комара.