На грани веков

— Отсчитать пятьсот шагов, расставить в ряд у кустов и по очереди отпускать.

Но и болотненцы за словом в карман не лезли.

— Коли поешь капустки со свежими червячками, так не диво, ежели по три раза на часу в кусты станешь бегать.

— А болотной похлебочки похлебаешь, так и четвертый раз сбегаешь.

— Пороть надо, это снадобье хорошее, разом животы поправятся.

Да разве ж за это выпороли?! А остальным лучше, что ли?! А они что — едут на парной упряжке, как барон Динсдорп, либо угощаются винами из Неметчины, как Холодкевич?! Да разве ж поможет дельное слово, коли разумом тронулись?! Добром уговаривать и вовсе смыслу нет — обязательно подумают, что последнее слово за ними. А тогда прощай авторитет вожака и послушание! Всех пятнадцать человек каждый день пороть не станешь, а какое наказание им еще придумаешь? Расстрелять Ингу? Это немыслимо: пусть он и пустобрех и скотина, но ведь все-таки свой человек. Да и кто поручится, что тогда не вспыхнет открытый бунт? У них же тоже ружья. А ежели у самих нет единодушия, так как же они могут биться с косоглазыми чертями, которые уже, может быть, высматривают из-за чащи… Мартынь поотстал на десяток шагов и стал держать совет со старшими, но и они не видели никакого выхода.

В предвечерний час ополченцев сильно напугал выстрел Криша в глубине леса. Правда, противника там не оказалось. Кришу попался довольно крупный козел, и он не мог удержаться, чтобы не застрелить его, хотя палить без серьезной причины было настрого заказано. Выговор, правда, Кришу достался довольно мягкий: после заплесневевших сухарей и червивой капусты свежее мясо прельстило даже самого Мартыня. Животное было упитанное и тяжелое, одному человеку далеко не унести, да и то надо мушкет отдавать товарищу. Когда подошел черед болотненских, они опять начали валять дурака — охали, кряхтели, словно на плечи им взваливают целый воз, несли по двое, волочили по земле, пока старшой лиственских не двинул одного из них в грудь и не приказал нести своим: нельзя же допустить, чтобы добро по грязи волочили.

С наступлением темноты четырех человек выставили в караул на дороге, по две пары, поодаль друг от друга, чтобы обезопасить себя с обеих сторон. Ополчение перебралось через зыбкую топь, там, где верховым никак не переправиться. Расположились на небольшом, заросшем липами и орешником пригорке. Болотненские в самом низу его, довольно далеко от остальных. Тушу подстреленного козла разрезали на три части и поделили жеребьевкой. Болотненским досталась голова и передние ноги. Они, конечно, опять сочли, что им досталась самая худшая часть, даже и огня не развели, ругались, верно, и махали кулаками, хотя различить их в темноте было трудно, а ветер заглушал слова. Сосновцы и лиственцы развели огонь ровно настолько, чтобы сварить мясо, а потом сразу же потушили костер и завалились спать под кустами в заветрие. Но выспаться так и не пришлось: всю ночь бушевала буря, деревья в ольшанике гнулись и стонали, несколько раз поодаль резко трещало падающее дерево, кусты метлами ветвей хлестали утомленных, беспокойно дремлющих воинов. Все время во тьме чудился подозрительный шум; ухо, прижатое к земле, слышало гул шагов, хруст ломающихся сучьев и чавканье тины. То и дело кто-нибудь подымал голову, прислушивался и толкал соседа. Шаги? Нет, а вот грязь хлюпает. Кто-то слышал, как тихо перекликаются на чужом языке, — конечно, все это от настороженности и тревожного сна.

Мартынь за кустом орешника долго совещался со старшими и еще порядочное время смотрел в непроглядную тьму после того, как те уже заснули. Ветер дул сбоку — услышат ли они предупреждающий выстрел с дороги сквозь адский шум? За весь поход это была самая тяжелая ночь для вожака.

Проснулся он от сильной встряски. Перед самыми глазами увидел лицо Марча, в рассветных сумерках оно выглядело неестественно серым, глаза широко раскрытые, какие-то перепуганные. Предчувствуя недоброе, Мартынь вскочил. Марч не сразу мог вымолвить слово, хотя обычно речь у него была гладкая и никто не слышал, чтобы он запинался.

— Они… они ушли…

Мартынь даже не сразу понял.

— Кто они? Кто ушел?

— Болотненские… Ни одного не осталось — все… Видно, еще сразу с вечера…

Мартынь кинулся к подножию взгорка, где вчера расположились эти бездельники. Да, ни единой души. Видны места, где сидели, но трава не вылежана, спать они не ложились, еще в дороге обо всем уговорились и сразу же вечером повернули назад. Теперь ясно, о чем они весь день перешептывались и почему так многозначительно ухмылялся Инга. С дороги заявились караульные, они ничего не заметили — ну, понятное дело, беглецы не в ту сторону и пошли. Внимательно осмотрев окрестность, нашли и следы: по откосу в болото, на восток; ясно, это для отвода глаз, теперь уж они, конечно, свернули на юг и шагают прямо к дому.