На грани веков

Краукст скончался. Он лежал на спине, вытянувшись, точно в самое последнее мгновение успел пересилить боль, которая вчера целый день скрючивала его в три погибели. Щетинистое лицо, серое, как земля, скулы выдались, остекленевшие глаза глядели куда-то в холодную пустоту небосвода. Этот невидящий взгляд был так страшен, что ратники невольно отпрянули, руки их сами собой сдернули шапки.

Над кустами ольховника возвышалась одна-единственная стройная плакучая березка с поникшими ветвями, под нею и вырыли могилу. Это было нелегким делом — ковыряли и скребли мечами и на скорую руку изготовленными деревянными лопатами, покамест в глинистой земле не появилась яма в девять локтей. Когда холмик был насыпан и гладко прибит, Клав подошел к нему вплотную и прочитал молитву. Губы его еле шевелились, сквозь зубы с трудом протискивались слова, в них слышалась не покорность судьбе, не набожность, а скорее обвинение и угроза кому-то невидимому, кого все чуяли вблизи. Коренастая плечистая фигура его держалась на слегка искривленных ногах, узловатые пальцы комкали шапку, будто она была во всем виновата. Без команды вожака ратники выстроились по четыре в ряд и тихо ушли, оставив за собою в траве ровно примятый след. Время от времени то один, то другой оглядывался и вновь устремлял горящие гневом глаза в синеющую даль.

2

После полудня полоса болотистого леса под прямым углом круто повернула к северу. За широкой расселиной на сухой возвышенности краснел густой сосновый бор — сплошь стройные стволы с серовато-синими хвойными макушками, не видать ни одного лиственного дерева. Из березовой рощи на взгорье воины Мартыня долго и внимательно разглядывали лощину, по которой узкой блестящей полоской извивалась поросшая ветлой речушка с мельницей. Край крыши мельничного сруба не то обвалился, не то обгорел. Вместо поставов зияла черная дыра, от запруды осталась лишь небольшая лужа. Чуть поодаль к бору — сарай с красной черепичной крышей; некоторые уверяли, что видать даже отверстие, выломанное беглецами. По обе стороны ручья кучка крытых лубом строений, только на самом краю у леса три или четыре дома сожжены, остальные казались опустевшими и в то же время какими-то подозрительными, хотя снаружи ничего опасного незаметно. Белевший большак выползал из лесу, огибая ровную дугу, и скрывался среди хуторских домиков, а потом с другой стороны, у отвесной кручи, вновь вползал под нависшие ветви лиственного леса.

Мартынь разделил свою рать на части. Сам он с большей направится прямо к лесу, через мельничный ручей, пересекая дорогу, — по ней, верно, калмыки к вечеру возвращаются из набегов. Клаву с меньшей дружиной приказано было идти дальше по косогору, укрываясь за рощами и кустарником, и добраться к той же самой дороге в бору, где косоглазые, верно, выслеживают заблудившихся беженцев из дальних мест. Расстояние между дружинами не должно превышать полверсты, в нужный момент одна сможет быстро прийти на помощь другой.

Из сосновцев предводитель, кроме Клава, выделил Марча, Юкума и хромого Гача, у которого рана распухла и никак не заживала. Кроме того, с ними пошли лиственец Ян, болотненский Букис и Инта с Пострелом.

Почему-то всем казалось, что сегодня снова не миновать стычки.

Отряду Мартыня нелегким путем пришлось идти по лесу. Топь была завалена буреломом, некоторые стволы черной ольхи, упавшие давно, уже иструхлявились, кора других еще обманчиво сохраняла округлую форму, но под тяжестью человека сразу же рассыпалась, и нога чуть не по колено проваливалась в чавкающую трясину. Меж корягами темнело тинистое месиво, и обойти его было невозможно. Чем ближе к речушке, тем заболоченнее становился лес. Ратники, чертыхаясь, ополоснули в ручье облепленные вязкой грязью ноги, но на той стороне было куда суше, вместо ольшаника пошел осинник с густыми, по пояс, купами можжевельника. Дорога на глубину человеческого роста уходила в слоистый песчаный холм, за которым клин леса отходил к северо-западу, огибая неровную, поросшую кустами ольхи равнину, где, очевидно, когда-то было глинище кирпичного завода.

Вожак расставил своих людей вдоль дороги, за можжевельником. Погода была ветреная, но небо ясное, солнце уже стояло за лесом, тень которого надежно укрывала ратников от тех, кто может выехать из ярко освещенного кустарника. Три человека, прячась вдоль обочины, пошли в разведку, остальные лежали тихо — в долгих речах нужды не было, каждый знал, что делать. Прошло, наверное, с час времени, любители поспать уже клевали носом, но тут прибежали запыхавшиеся разведчики. Косоглазые и впрямь приближаются — шесть всадников впереди, а вся орда следом. Передовых Мартынь решил пропустить, но так, чтобы и они не удрали. Эку, Тениса и Бертулиса-Пороха он послал укрыться на хуторе и обстрелять их там. Но понятно, что ежели у калмыков с собой псы и засаду сразу учуют, то придется тем шестерым сразу же всыпать. Мегис снял кафтан и завернул в него морду Медведя, который уже почуял врагов и никак не успокаивался.