Курт слез с лошади и уселся на круче. Что-то влекло его к этому запустению, где когда-то шумел стремительный поток, орошая мелкими брызгами висящую клубом тучу мучной пыли. Марч указал вниз.
— И лилии Майины привяли. Тут она на другое утро лежала на листьях, а Апаров Каспар вытащил ее.
— Дождей нет, вода высохла, потому они и вянут.
— Бывало лето и позасушливее, а в Майиной запруде воды всегда хватало. Уж такое недоброе нынче лето. Кузнец Марцис говорит: «Глядите на знаменья, разве вы не видите знамений?»
Они с минуту помолчали, каждый думал о своем. Курт исподтишка поглядывал на юнца, который, казалось, ушел в какой-то иной мир.
— Расскажи, что там было с этой Майей.
Марч вздрогнул и затряс головой. Поглядел на мельницу и затряс снова.
— Нет… невеселый это рассказ. Господам его нельзя сказывать.
Курт попытался улыбнуться.
— Мне можно, я не такой, как остальные господа. А тебе разве не кажется, что я иной?
Юнец робко взглянул исподлобья,
— Барин и вправду не такой, я это сразу подумал, как только увидал у ворот. Да только все равно нельзя. Долгий это рассказ, темнеет уже, не поспеем в имение, а там люди ждут. Эстонец гневаться будет.
«Эстонец…» Курту от одного этого слова стало ясно, что мужики думают о его управляющем. Действительно, эта прогулка ему многое дала.
— Эстонец не будет гневаться, ему было бы приятнее, если бы я совсем не возвращался в имение. И ночь будет светлая — глянь, луна уже над верхушками встает.
Луна время от времени просвечивала сквозь липы и вновь подергивалась красной дымкой. Вечерняя заря над заболотьем постепенно уплывала к северу.
Марч все глядел на разрушенную мельницу. Заговорил вполголоса, словно доверяя великую тайну: