На грани веков

Так Курт проехал с четверть мили. Он чувствовал, как душа омрачается, точно эта луна над ним. Все равно что в могилу — возвращаешься в этот старый замок. Полночь близка — час оборотней и призраков, да и ненастье близится.

Внезапно провожатый остановился, так что лошадиная морда ткнулась в его спину. И испуганно выдохнул:

— Барин…

Прошел какой-то миг, прежде чем Курт очнулся от глубокой задумчивости. Видно, паренек перепугался после своих же сказок, но вдруг Курт и сам увидел. Из лесу: вышли двое, один повыше, другой пониже. Тот, что пониже, сразу же перешел на другую сторону. За ними по самой середине дороги приближался третий, а там еще кто-то, похоже, что женщина. Повернуть лошадь и ускакать в лес Курт не попытался, даже если б и вовремя пришел в себя и расстояние бы их отделяло большее, чем этот десяток шагов. Кого ему бояться в своем собственном лесу? К тому же с ними женщина, так что на разбойников они мало похожи.

На эту мимолетную мысль осталось лишь одно мгновение. Тотчас же встречный оттолкнул провожатого и взял лошадь под уздцы. Те, что по бокам, схватили всадника за ноги, один с правой, другой с левой стороны. Курт вскипел:

— Бродяги! Да как вы смеете! А ну-ка, отпустите! Я танненгофский барон!

Тот, что слева, прорычал сквозь зубы:

— Вот его-то нам и надобно.

Тиски, в которые попались ноги, сжались еще туже. Курт потерял самообладание и рванул руку к бедру. Рывок — и его шпага прорезала воздух. Но в мгновение ока у того, что был справа, в руке что-то сверкнуло, по оружию пришелся такой удар, что ладонь онемела и пальцы разжались сами собой; шпага, звякнув и высоко взметнувшись, исчезла в лесу. А ударивший вскрикнул мрачным голосом:

— Лучше не пробуй, баринок! Побереги свои кости!

Казалось, что ноги и впрямь хрустят в этих железных тисках. Гнев сменился чувством стыда и раздражения. Как его угораздило оставить пистолеты в повозке? Но, сознавая свою беспомощность, он сдержался и спокойно заявил:

— Ну что ж. Больше оружия у меня нет, так что ноги можете мне не ломать. Вы меня и так схватили.

Ноги они хотя и отпустили, но не отступили ни на шаг, лица их разглядеть как следует было невозможно, только сопенье слышалось по обе стороны. Третий вел коня, Марч с женщиной, видно, шел чуть позади. Они медленно двигались дальше в сторону имения.

«Странно, — подумал Курт. — Они ведут меня в имение, куда я и сам направлялся. Может, Холгрен с этими лапотниками затеял бунт и они высланы схватить меня?» Вспомнился виденный сегодня у ворот жених в сапогах старого барона, с отвисшей губой, с мокрым носом. Он не смог удержаться и невольно рассмеялся, но тут же оборвал смех, услышав, что шедший справа засопел еще злее.

Но спустя немного свернули с просеки в лес — в топкий ольшаник, совсем в сторону от имения. Дороги здесь не было, может быть, только какая-нибудь протоптанная зверьем тропка. Ноги лошади проваливались в трясину, то и дело запинались за корни и пни — чтобы седок не свалился, провожатым приходилось его придерживать. Что же все это означает?

— Послушайте, люди добрые, куда же это мы бредем? Не знаю, как вы, а я ночью не привык бродить по чащобе. Здесь же одежду можно порвать или даже глаза сучьями выколоть.

Обращение его звучало дружелюбнее, чем он хотел бы и чем это приличествовало в его положении. Но и это дружелюбие не помогло, и ему отрубили грубо:

— Заткни глотку! Скоро увидишь, где тебе придется брести!

Нет, тут уж не до шуток… Курт больше не стал спрашивать, не столько от страха, сколько от раздражения. Мысли метались беспорядочно, но ни на чем не могли задержаться. Едва ли это грабители, ведь у него с собой каких-нибудь десять талеров. Если им эта лошадь нужна, так проще всего столкнуть его с седла и самим ускакать прочь. Не затея ли это Холгрена? По виду судя, тот на все способен. Но какой ему от этого прок?

Курт тряхнул головой и поглубже втянул шею под плащ — в спину дул порывами свежий ветер.

Выбрались на какую-то дорогу. Лошадь загремела подковами, значит, здесь гать, а под нею и вокруг — топь. Яркая молния озарила всю южную сторону; справа вздымался высокий березовый лес; слева, за мшарником, блеснул черный, вздыбленный ветром провал. Тут Курт сообразил: Глубокое озеро, в которое впадает Липовка, чтобы потом с той стороны уже как Глубокая сочиться дальше по мхам и болотам в Дюну. М-да, не очень-то у Глубокого озера приятно, люди о нем рассказывали сказки еще пострашнее, чем о мельнице в Оборотневом краю.

Где-то позади время от времени рокотал гром. Вспыхивало все чаще. Внезапно впереди, прямо из топи, вынырнуло странное сооружение с торчащими кверху жердями, прижимающими лубяную крышу, и с волоковым оконцем, приподнятым на ширину ладони. Лошадь остановили, Курт понял: надо слезать. Ноги погрузились в сухую вязкую тину, он расправил онемевшее от неудобной езды тело.

— И покалечиться можно по таким дорогам.