На грани веков

Внезапно в лесу кто-то вскрикнул — издал резкий вопль и затем протяжно застонал. Курт вскочил на ноги и, прислушиваясь, подался в ту сторону, где днем виднелось окно. Испуг его, правда, длился всего несколько мгновений, он сразу же опомнился. Это же сова! Обыкновенная, безвредная для человека ночная птица, только мелкие птахи хоронятся от нее поглубже в гущу ветвей. Но почему она кричит куда страшнее сов, которых он неоднократно пугал с друзьями на берегах Эльбы и Неккара в развалинах старинных замков? В этом крике слышался угрюмый шум лифляндских лесов и голодный вой ищущего добычи волка. Курт снова сел, стыдя себя за позорный, недостойный рыцаря страх. Разве его предки не сражались с драконами и еще более страшными чудищами? Его, юношу, учившегося в Виттенберге, не верящего больше ни в драконов, ни в привидения, перепугал случайный крик полуслепой твари! Это был резонный, вполне успокаивающий довод, и все-таки прошло немало времени, пока не замолкли глухие удары сердца.

Не то он задремал, не то просто впал в странное оцепенение, окунувшись в водоворот мыслей, но только вдруг очнулся. Снаружи ясно слышался какой-то шум. Что-то толклось, что-то со звоном ударялось о камень, временами доносились приглушенные голоса. Скрипнули ворота сарая, через какую-то щель в стене блеснул белесый свет и сразу же погас. Голоса слышались слабее, но кто-то там все же остался. Внизу что-то протарахтело, словно по глинобитному полу протащили какую-то тяжелую скамью. В стодоле слышалось фырканье и сопенье, наверное, лошадь жует там сухую солому. А может, и не солому, может, даже и не лошадь, — Курт так отвык от здешней жизни и ее уклада, что, не видя собственными глазами, ни в чем не был твердо уверен. Может, там, внизу, улегся на скамье крестьянин, приехавший с другого конца волости, чтобы с рассветом явиться на барщину в имение. А может, какой-нибудь шведский шпион, придвинув лавку поближе к корчмарю, выспрашивает его, что делает этот приезжий в верхней комнате и откуда он прибыл. Может быть, разбойники из леса или с большой дороги допытываются, что у того господина в кожаных мешках и куда он кладет свои деньги. Курту пришли на память так часто слышанные в детстве рассказы о живущих в чужих лесах грабителях из беглых крепостных, которые подкарауливают на дороге или врываются по ночам в имения, убивают помещика, поджигают барский дом, и вновь бесследно исчезают в лесу, пока соседи не подоспели на помощь.

В сарае что-то глухо стукнуло — похоже, будто кто-то, наткнувшись в темноте на приставленную к стене жердь, повалил ее. Вот будто шаги по тесовым ступеням… Курт невольно вскочил и придвинул пистолеты, правая рука уже сжала рукоятку острой шпаги. Но дверь не открывали. Он тихонько подошел к ней и задвинул деревянный засов. Но что это даст: дубовый брусок засова выщерблен и в двери дыра, значит, с той стороны его легко можно отодвинуть. Он уже не выпускал пистолета из рук — держа его на коленях, сидел и прислушивался, пока наконец не успокоился и ему не стало ясно, что на ступеньках никого нет, только в стодоле лошадь жует солому.

Какая все же чужая и страшная его родина — Лифляндия…

Спать он улегся, лишь когда сосны начали вырисовываться на покрасневшем от зари небе и глаза уже закрывались сами собой.

Когда Курт проснулся, сквозь верхушки деревьев в окошко пробивалось солнце, щебет птиц за окном слышался громче, нежели вчера. Корчмарь, принеся завтрак, остался у стола, улыбаясь узенькими глазками и всеми жилками и морщинками вокруг них. Ну, конечно, несмотря на засов, он все же вошел сюда.

Словно угадав тайные мысли лежащего, тот сказал:

— С краю засова надо вставлять затычку, тогда с той стороны нельзя открыть. Пан рыцарь об этом не знал.

Курту от этих слов стало не по себе.

— Да, не знал. Только зачем же затычка, если без тебя сюда все равно никто не войдет.

Поляк показал сквозь усы обломки желтых зубов.

— Никто, истинно никто. У меня спать надежно, как у Христа за пазухой. Надеюсь, пан рыцарь хорошо выспался. Ополночь, правда, приехали из-за леса с другого конца волости два барщинника. Но я им наказал не шуметь и не беспокоить пана рыцаря. Только у одного лошадь стала грызть ясли и сбросила их наземь. Лошади у них тощие. Сами как падаль и скотину морят. Вконец распустил их господин барон Геттлинг.

Казалось, его особенно интересуют пистолеты. Он взял их и повертел в руках.

— Такие, поди, стоят добрую сотню талеров за штуку. Пан рыцарь, верно, хороший стрелок. — Но затем, неизвестно почему, видимо, в какой-то связи с пистолетами, подошел поближе и тихо произнес: — Шведский офицер и с ним восемь солдат проскакали утром по большаку.

Сено на скамье неожиданно зашуршало. Может быть, потому, что Курт резко потянулся, протяжно зевнув.

— Из Риги?

— Нет, из Кокенгузена на Ригу. Офицер и восемь солдат. Я его знаю: весной ночевал у меня два раза.

— Из тех землемеров?