На границе

Радость, необузданная радость охватила Ларина: забрался, он все-таки забрался сюда!

Неожиданно один из валунов двинулся на него…

Памир — это искаженное древнеиндийское слово «Паймур», что означает «Подножие смерти». В точности этого названия Белов убедился на собственном опыте. Когда Ларин привел его к стенке и определил маршрут, или, как говорят военные, «поставил задачу на движение», то первое, что хотелось сказать: «Сережа, ты что… с ума сошел?» Но перед ним был не Сережа, а «старший лейтенант Ларин», поэтому Белов ответил коротко: «Есть!»

Начало восхождения было стремительным. Ларин встал на его плечи и вбил первый крюк. Сначала Белов нормально выдерживал темп. Но вскоре дыхание стало сбиваться, а потом все слилось в один дурной сон: вой ветра, скрежет шипов по скале, гулкие удары молотка, загоняющего крюк или обивающего острую грань… И все время ведущим шел Ларин. Белову оставалось лишь удивляться, откуда берутся у Сергея силы, потом — с нетерпением ждать, когда тот выдохнется: это даст хоть несколько минут желанного отдыха. Временами ему казалось, что он, Николай, не выдержит, сорвется вниз. Но веревка, связывающая их, настойчиво ползла вверх. И он, скрипя зубами, лез, цеплялся, карабкался… Как вдруг там, наверху, что-то произошло. Страховка обвисла, задергалась в разные стороны. «Что он делает?» — стараясь не поддаваться панике, думал Белов. Как врач, Николай хорошо знал признаки горной болезни: неестественное возбуждение, суетная жестикуляция, беспричинное веселье… Этого еще не хватало!

6

Перед рассветом ветер принес с вершин массу сухого колючего снега, но туман разогнал. Видимость улучшилась, и Гафар решил, что теперь можно продолжать движение.

Он прикоснулся к плечу Кадыр-хана:

— Хозяин, хозяин… Туман ушел.

Кадыр-хан открыл глаза, широко, протяжно зевнул.

— Надо перекусить, — спокойно сказал он.

Кадыр-хан развязал мешок, достал брикеты прессованной баранины, сыр, хлеб. На этикетках был полумесяц. «Специально для мусульман готовят», — усмехнулся старый вояка.

Они ели неторопливо, тщательно пережевывая каждый кусок. Нежное тепло разливалось от желудка по всему телу.

Насытившись, снова отправились в путь, обогнули каменистую гряду и вышли на ледяное поле, припорошенное свежим снежком.

— Нужно связаться… Могут быть трещины… — неуверенно промолвил Гафар, — Так учили…

— Трещину увидим. Снег тонкий, — недовольно проворчал Кадыр-хан; ему не хотелось, как собаке на поводке, идти впереди этого сосунка.

Кадыр-хан сделал несколько уверенных шагов по голубоватой гладкой поверхности и тут же, вскрикнув, провалился в пустоту. Он съежился, ожидая неминуемого удара, но тело с плеском погрузилось в ледяную воду. Вот когда по достоинству оценил Кадыр-хан заморский «скафандр»: капюшон, ботинки, перчатки составляли единое целое, практически непроницаемое снаружи. Только лицо обожгли холодные брызги. Почувствовав под ногами опору, Кадыр-хан поспешно повернул до отказа рычажок электрического обогрева.

Он судорожно стал ощупывать скользкие стены. Выбоины есть, но попробуй уцепиться за них. Поднял голову: в пробитую его телом прореху заглядывали любопытные звезды. Потом их закрыла чья-то тень.

— Хозяи-и-ин!.. Где вы? — гулко, как в трубе, прозвучал испуганный голос.

— Бросай веревку! Живо! — приказал Кадыр-хан. Пока Гафар возился наверху, зло подумал: «У него дурной глаз. Сглазил, шакал».

Наконец из щели медленно пополз тонкий канат. Кадыр-хан осторожно снял с плеч лямки, подцепил рюкзак к карабину, сердито крикнул:

— Тяни!

Мешок, раскачиваясь в разные стороны, скачками пошел вверх.

Затем канат опустился снова. Кадыр-хан пристегнул его к специальному кольцу на груди.

— Закрепил? — спросил он Гафара.

— Не за что…

— Тогда сам держи. Сможешь?

— Отдам все силы. Аллах поможет мне.

Вонзая в ледяные натеки острые шипы ботинок, упираясь спиной, локтями, Кадыр-хан начал медленно карабкаться. Гафар постепенно выбирал веревку. Несколько раз Кадыр-хан срывался, и тогда Гафар натягивался, как струна, вдавливался ногами в небольшой булыжник, лежащий на краю трещины, стеная от невероятного усилия, держал на весу грузное тело господина.

До горловины оставалось несколько метров, когда Кадыр-хан очередной раз оступился. Гафар уже слышал его надсадное сопение, понимал, что тяжелое испытание близится к концу. Может быть, поэтому он, уставший, немного расслабился — канат резко дернулся, пятки Га-фара скользнули по камню — он покатился к черной дыре. На самой кромке каким-то чудом Гафар извернулся, заклинился, как мостик, поперек провала. Кадыр-хан первым понял, что это секундная задержка: через мгновение Гафар рухнет вниз, и тогда они навсегда останутся в проклятой ледяной ловушке.

— Бросай веревку, — прорычал он, — Я приказываю! Бросай!

И снова короткий полет в темноте; вода булькнула и поглотила его…

Кадыр-хан только после третьей попытки выбрался из трещины. Измученный, с изодранным сосульками лицом, он выполз на край и тут же потерял сознание. Это было что-то среднее между обмороком и глубоким сном.