Дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатрисса стала женой наследника русского престола Николая Александровича, будущего императора Николая II 14 ноября 1894 года. При обязательном в подобных случаях обряде перехода в православие она получила русское имя Александра Федоровна. Волею судьбы, едва ступив на российскую землю, она сразу же стала объектом сплетен и пересудов. Случилось так, что она приехала в Ливадию, когда Александр III уже умирал, а венчались молодые через неделю после его похорон. Более того, ей пришлось сопровождать гроб с телом покойного из Крыма, через всю Россию, в Петербург. А в столице от Николаевского вокзала до Петропавловского собора она была вынуждена идти за катафалком, даже не подозревая того, что обыватели восприняли это как недобрый знак. Суровая, молчаливая толпа тысячами глаз всматривалась в свою будущую императрицу, старухи шептали: «Она пришла к нам за гробом. Она принесет нам несчастье».
Неприязнь общества к Александре Федоровне с каждым годом все больше усиливалась и обострялась. Одна за другой в царской семье рождались девочки: первая, вторая, третья, четвертая. Над императрицей будто бы тяготело некое «зловещее предсказание», относящееся к судьбе ее детей, сделанное саровским отшельником Серафимом еще деду Николая II Александру II. Смысла этого предсказания никто не знал, потому что даже Александр II в свое время ужаснулся ему и решил скрыть его от близких. Но в народе об этом пересказывали, а впоследствии связали его с тем, что Александра Федоровна пренебрегла старинным обычаем, издавна существовавшим в царской семье: невеста перед венцом должна заехать в Казанский собор и помолиться. Иначе это грозит ей или бесплодием, или рождением одних девочек. Александра Федоровна не заехала, а когда ей напомнили об этом, рассмеялась. Между тем угроза старого предания с неумолимой жестокостью сбывалась. В конце концов императрица не выдержала. Она стала набожной.
К несчастью, ее набожность приобрела явно выраженный суеверный характер. Она впала в мистику, окружила себя юродивыми, блаженными, гипнотизерами, среди которых попадались откровенные мошенники, авантюристы и проходимцы. Так, один из них, некто француз мсье Филипп, вымаливал зачатие мальчика, еженощно прячась под супружескую кровать императрицы. Долгожданный мальчик, царевич Алексей, родился только через десять лет. К ужасу родителей вскоре выяснилось, что он страдает гемофилией — наследственной болезнью, передающейся только по мужской линии. Молва и в этом обвинила несчастную императрицу.
К этому времени относится появление на русской политической сцене Григория Распутина, которого императрице настоятельно рекомендовали, как человека способного излечить наследника от страшной болезни. Распутин полностью подчинил своей воле как императора, так и императрицу, которые во всем следовали его советам. В народе Распутина считали любовником Александры Федоровны.
С началом Первой мировой войны всеобщая неприязнь к императрице переросла в ненависть. Николая II и Александру Федоровну язвительно называли: «Гражданин Романов и его жена Александра Немецкая». Ее считали шпионкой и иначе, чем «Немецкая царица», не называли. «Старец» же, как называли Распутина, согласно легендам того времени, был ее любовником. «Царь с Егорием, царица с Григорием» — говорили в солдатских окопах и на улицах Петербурга. (Егорий — здесь орден Св. Георгия.)
Александра Федоровна занималась довольно активной благотворительной деятельностью. Она часто ездила по госпиталям, разнося подарки раненым солдатам. Иногда от имени государя вручала ордена, но среди солдат того времени была распространена суеверная примета: георгиевский крест из рук императрицы обязательно приведет к гибели на фронте.
В то же время и Распутин восстановил против себя общественность Петербурга не только вызывающим, безраздельным влиянием на императорскую семью и активным бесцеремонным вмешательством в государственную политику России, но и дикими оргиями, в которые были вовлечены многие дамы высшего света, посещавшие квартиру Распутина с вполне определенной целью. С более откровенным и циничным распутством Петербург никогда ранее не встречался.