На игле

Рентой отчаянно пытался понять, в чем тут дело. Что-то явно было не так.

В это время в комнату зашел мужчина. Он холодно кивнул Рентону, который в ответ выдавил жалкую улыбку.

— Это Марк, — сказала женщина.

— Ага, — сказал парень ни к чему не обязывающим тоном.

Рентон подумал, что оба они выглядят примерно на его годы, хотя с возрастами он всегда попадал пальцем в небо. Диана, судя по всему, была несколько моложе. Возможно, пустился он в рассуждения, они испытывают к ней извращенные родительские чувства. Он часто замечал такую черту за старшими товарищами, которые пытаются контролировать тех, кто моложе их, живее и пользуется большим вниманием в компаниях; обычно это связано с тем, что они завидуют тем качествам, которыми молодежь обладает, а они нет. Свою зависть они скрывают под личиной снисходительной покровительственности. Он ощущал это и начал испытывать к ним враждебность.

Но тут рассуждения Рентона были прерваны очередным потрясением, которое окончательно сбило его с толку. В комнату вошла девочка. От одного её вида у Рентона пошёл мороз по коже. Она выглядела точь-в-точь как Диана, но была явно не старше среднего школьного возраста.

У него ушло несколько секунд на то, чтобы понять, что это и есть Диана. Рентон внезапно понял, почему женщины, снимая косметику, часто говорят «снять лицо». Диане на вид было лет десять. Она заметила испуг у него на лице.

Он посмотрел на взрослых: они проявляли к Диане родительские чувства, потому что они и были её родителями. Несмотря на всё своё волнение, Рентон не мог не удивиться тому, как он этого не понял с самого начала. Диана очень походила на свою мать.

Все уселись за завтрак, во время которого обалдевший Рентон подвергался постоянному перекрестному допросу со стороны родителей Дианы.

— Итак, чем ты занимаешься, Марк? — спросила его Дианииа мать.

Марк не занимался ничем — по крайней мере в смысле работы. Если, конечно, не считать таковой участие в деятельности шайки, промышлявшей мошенничествами с чеками социального обеспечения. Марк получал пособие по пяти адресам: в Эдинбурге, в Ливингстоне, в Глазго и ещё по двум адресам в Лондоне — в Хакни и в Шеппердс Буш. Ловкость, с которой он обманывал правительство, всегда была для Рентона предметом гордости, и ему с трудом удавалось держать язык за зубами, чтобы не поведать о своих подвигах. Держать его тем не менее приходилось, потому что мир полон лицемерами и фарисеями, сующими нос не в свои дела и всегда готовыми настучать властям. Рентон считал, что получает эти деньги вполне заслуженно, потому что для того чтобы вести подобный образ жизни, да ещё совмещать все это с пристрастием к героину, требовался немалый административный талант. Ему приходилось регистрироваться на бирже труда в различных городах, связываться с другими членами шайки по адресам, на которые поступали чеки, стремительно прибывать на неожиданные интервью в Лондон по звонку от Тони, Кэролайн или Никси. В настоящий момент его пособие по адресу в Шеппердс Буше находилось под угрозой, поскольку он отклонил предложенное ему место в «Бургер Кинге» на Ноттинг-Хилл-гейт.

— Я работаю куратором музейного отдела департамента памятников культуры при окружном совете. В основном занимаюсь собранием по социальной истории в Народном музее на Хай-стрит, — солгал Рентон, покопавшись в своем богатом портфолио фиктивных работ и должностей.

Эта информация произвела впечатление на родителей Дианы, хотя и слегка озадачила их; впрочем, именно на такую реакцию он и рассчитывал. Осмелев, он попытался заработать ещё несколько очков, выставив себя как скромного типа, который не воспринимает себя слишком серьёзно, и добавил самоуничижительно:

— Роюсь во всяком хламе, ищу дребедень, которую выбросили хозяева, а затем выставляю её в качестве аутентичных исторических артефактов повседневной жизни рабочего класса. А затем слежу, чтобы все это не развалилось на кусочки прямо на стенде.

— Для такой работы мозги нужны, — сказал отец, обращаясь к Рентону, но глядя на Диану.

Рентон до сих пор не мог заставить себя посмотреть Диане в глаза. Он понимал, что такое поведение способно вызвать подозрение скорее, чем любое другое, но ничего не мог поделать с собой.

— Да не особо, — сказал он, пожимая плечами.

— Ну, образование-то всё равно нужно.

— Конечно, но я окончил исторический факультет Абердинского университета.

Это была почти правда. Он действительно записался на истфак, проходил полгода, причём учился легко, но затем ему пришлось уйти, потому что он просадил всю годовую стипендию на наркотики и проституток, оказавшись первым студентом в истории Абердинского университета, который предпочитал проституток соседкам по аудитории. Так он окончательно пришел к выводу, что историю лучше творить, а не изучать.

— Образование очень важно. Мы это всё время говорим этой дурочке, — сказал отец, воспользовавшись подвернувшейся возможностью перевести разговор на Диану.