На игле

Я осторожно захожу псу в спину — мне вовсе не хочется, чтобы эта скотина разжала свои челюсти и набросилась на меня, хотя шансы того, что это случится, были весьма невысоки. Кровь струилась у парня из руки и из собачей пасти, пропитывая бок куртки. Парень думал, что я собираюсь вышибить псу мозги битой, но с тем же успехом он мог бы ожидать, что я пошлю Рентона или Кочерыжку, чтобы удовлетворить Лору Макюэн в сексуальном отношении.

Вместо этого я осторожно просовываю конец биты собаке под ошейник и начинаю закручивать его. Я кручу, но блядская тварь всё не отпускается. Скин падает на колени, лицо его чернеет, он вот-вот потеряет сознание от боли. Но я продолжаю затягивать ошейник, и вот крепкие шейные мышцы пса обмякают, а я всё затягиваю и затягиваю удавку.

Пес жутко хрипит через ноздри и сомкнутые челюсти, испуская последний дух. Даже в предсмертных судорогах и после них, когда уже все его тело обвисает безвольным мешком, он по-прежнему не разжимает челюсти. Я извлекаю биту из-под ошейника и использую её как рычаг, чтобы разомкнуть собачью хватку и освободить руку этого придурка. К тому времени, когда приезжает полиция, я уже перевязал рану лоскутами его куртки.

Скин поёт мне хвалы перед прибывшими мусорами и врачами со «скорой помощи». Он не может понять, что случилось с его Шэйном, с его славным песиком, который «и мухи бы не обидел» (он на полном серьезе употребляет это клише по отношению к полоумному монстру, труп которого лежит на траве). Эти твари могут шпятить в любой миг.

Врачи ведут его к машине, а молодой коп качает головой и говорит:

— Дурацкое увлечение. Эти блядские псы — прирождённые убийцы. Мудаки, которые их заводят, пыжатся от гордости, но рано или поздно у этих тварей всё равно съезжает крыша.

Старший из полисменов деликатно интересуется у меня, зачем мне бейсбольная бита, и я объясняю ему, что для самозащиты, потому что в последнее время в нашем районе часто случались налёты на квартиры. Не то чтобы Лоример — разъясняю я — когда-либо взялся сам вершить закон и правосудие, но с битой в руках чувствуешь себя как-то спокойнее. Я вообще сомневаюсь, что хоть кто-нибудь по эту сторону Атлантики держит дома бейсбольную биту для того, чтобы играть в бейсбол.

— Я вас понимаю, — говорит старый коп.

Сильно сомневаюсь, чтобы ты хоть что-нибудь понимал, падла легавая. Офицеры в наше время вше как один тупицы, ты шоглашён, Шон? Да, его интеллект не ошобенно меня впешатлил, Лоример.

Короче, парни сказали, что я смельчак и что они представят меня к благодарности. Шпашибо, офицер, но я не шделал ничего ошобенного.

А сегодня ночью Кайфолом собирается домой к Марианне, чтобы немножко развлечься. Собачья поза, разумеется, предусмотрена программой в память о Шэйне.

Я свободен как ветер и блудлив как сто жеребцов. У меня сегодня выдался охуительно удачный денёк.

В поисках внутреннего «я»

Я ни разу не получал срока за ширсво. Другое дело — принудительное лечение. Буквально сотни коновалов сломали на мне свои зубы. Лечение — это полное дерьмо, иногда мне даже хочется, чтобы меня бросили за решётку, чем вновь принялись лечить. Лечение в каком-то смысле означает капитуляцию личности.

Меня показывали самым различным консультантам, начиная от чистых психиатров и кончая клиническими психологами и социальными работниками. Доктор Форбс, психиатр, использовал технику непрямой консультации, базирующуюся во многом на фрейдистском психоанализе. В ходе этого мы подолгу беседовали о моём прошлом, уделяя особое внимание неразрешённым конфликтам. Исходной предпосылкой было то, что выявление и разрешение подобных конфликтов позволит устранить гнев, являющийся причиной моего поведения, направленного на самоуничтожение, которое проявляется, в частности, в моем пристрастии к тяжёлым наркотикам.

Вот одна такая типичная беседа:

Д-р Форбс: Вы упомянули вашего брата — того, что родился… э-э-э… с дефектом. Того, что умер. Не могли бы мы поговорить о нём?

(пауза)

Я: Зачем?

(пауза)

Д-р Форбс: Так вы не хотите говорить о вашем брате?

Я: Не-а. Потому что не вижу, какая связь между ним и моим пристрастием к героину.

Д-р Форбс: У меня складывается впечатление, что вы начали хчоупотреблятъ героином, как раз когда умер ваш брат.

Я: Мало ли чего ещё в то время случилось. Я совершенно не уверен, что стоило бы выделять особенно смерть моего брата. Я в то время отправился в Абердин, в универе учиться. Я ненавидел это место. Затем я устроился работать на морские паромы в Голландию. А уж там чем угодно разжиться можно.

(пауза)

Д-р Форбс: А мне Абердин очень нравится. Вы сказали, что ненавидели его.

Я: Ага.

Д-р Форбс: А что вам там так не нравилось?

Я: Университет. Преподаватели, студенты и все вообще. Мне казалось, что это все сплошь жуткие зануды из среднего класса.

Д-р Форбс: Ясно. Вам не удалось наладить там отношения с людьми.