На исходе дня. История ночи

Для некоторых наиболее отчаявшихся мужчин и женщин чародейство было средством отмщения гонителям или соседям, якобы не замечающим несчастий других людей. Когда однажды ночью вустерширский фермер схватил старуху с целой охапкой ворованного хвороста, она тут же упала на колени, воздела руки к небесам и стала просить, чтобы «тому всегда было холодно и он никогда бы не испытал на себе тепло огня». Другие практиковали прокалывание восковых фигурок шипами или взывали к самому Сатане. Рабы прибегали к помощи магии, чтобы избавиться от гнета хозяев. В Кентукки Генри Бибб, имея «великую веру в заклинания и волшебство», научился у другого раба, который был старше его по возрасту, готовить колдовское варево. Он подогрел смесь из свежего коровьего помета, красного перца и «волос белого человека», превратил ее в мелкий порошок и рассыпал ночью в спальне своего хозяина; и все это производилось с целью, как писал позже Бибб, помешать «тому когда-либо впредь обижать его любым способом». Более нелепым был план, вынашиваемый немецким слугой Иохан-несом Бутцбашем. Чересчур опасаясь бежать от хозяина по суше, он собрался нанести визит «старой ведьме» в надежде заполучить «черную корову, на которой мог бы сбежать по воздуху»³².

Колдовство применялось в любые часы, но считалось, что оно наиболее действенно в период, когда в воздухе носятся духи. Народ верил, что некоторые проклятия и заклинания надо произносить обязательно ночью. Многие соседи относились подозрительно к одиноким женщинам, которых они встречали на улицах после наступления темноты. В Новой Англии женщин нередко предупреждали, что их «ночные блуждания» способны вызвать подозрения в ведовстве. Когда в 1692 году во время процессов над салемскими ведьмами семнадцатилетнюю Лидию Николс спросили, «как она не боялась проводить ночи в лесу в полном одиночестве», она ответила, что «ничего не боялась», ибо «продала дьяволу целиком свое тело и свою душу». В 1665 году колонист из Коннектикута по имени Джон Браун был обвинен в том, что однажды поздно ночью в доме своего соседа нарисовал дьявольский символ для своего брата. Согласно свидетельству очевидца, «он подошел к двери и выкрикнул своему брату, чтобы тот посмотрел на звезды, потом сказал, что он [Сатана] был там в звездах, затем зашел внутрь и сжег бумагу, сказав, что если бы он не сделал этого, то дьявол явился бы во плоти»³³.

Однако ни одно из этих ночных занятий — будь то черная магия или другие темные делишки — так сильно не привлекало людей, как мелкое воровство. Слуги, рабы, ученики, работники, крестьяне — все были повинны в незначительных кражах. «Они берут все, что плохо лежит!» — восклицал Артур Янг об ирландских бедняках. Автор поэмы «О природе простолюдинов» (De Natura Rusticorum; XIV в.) бранил итальянских крестьян:

Они бесшумны и всевидящи, как совы,
И, как разбойники, напасть на вас готовы[74]

.

В XVIII веке в Париже две трети всех мелких краж совершали работники, ученики и подмастерья³⁴. Наряду с хищениями, производимыми в местах работы, процветали и домашние кражи, в которых повинна была прислуга. Как-то вечером Сэмюэл Пепис обнаружил в своем погребе исчезновение половины запасов вина. Пропажу он объяснил полуночными пирушками слуг: «…после того, как мы уже были в постелях», — ворчал он. Воровство, распространившееся среди прислуги, вынудило парламент принять в 1713 году драконовский закон, предусматривающий за кражу из жилища товаров на сумму, превышающую 40 шиллингов, смертную казнь. Избежать этого наказания не могло даже духовенство³⁵.