На исходе дня. История ночи

Ночная вольность была порождена прежде всего экономической необходимостью. Казалось естественным, что в ситуации непрекращающейся борьбы за средства к существованию бедняки занимались браконьерством, контрабандой или кражами пищи и топлива. По мнению Тобайаса Смоллетта, «все простые люди — воры и попрошайки, и я полагаю, что таковые все те, кто крайне нуждается и живет в нищете». Порой мужчины и женщины шли на преступления, считая делом чести и собственного достоинства добывать пищу и кров для своей семьи, чем сводить концы с концами. Или, как выразился очень бедный школьный учитель Джон Кэннон, они отстаивали право любого «бедолаги» на то, чтобы на него «не мочились». В 1752 году Джон Уилкс, собираясь ограбить лондонский экипаж, объяснял другу: «Я задолжал ренту моему лендлорду, и, чтобы выплатить ее, ты должен помочь мне ограбить экипаж, а через пару ночей мы станем жить как настоящие люди». Подобным же образом грабитель Дэниэл Драммонд пытался завербовать себе в сообщники работника из Лидса, уверяя, что «если им удастся добыть достаточно денег, чтобы хватило на дорогу до Лондона, то они смогут зажить как люди». Воровство помогало залечивать комплексы, присущие тем, кто имел положение прислуги или раба, — ночью к ним возвращалось то, что у них отнимали днем. В конце XVII века управляющий одним имением сообщал: «Поголовно все люди ломают и воруют изгороди и охотятся на нашей территории, как будто хозяин — всеобщий враг». Многие годы спустя в английской деревне Бауэрс-Роу девизом браконьеров был лозунг: «Он грабит нас весь день, мы будем грабить его всю ночь». Несмотря на риск разоблачения, некоторые браконьеры хранили оленьи рога в качестве трофеев, напоминающих о собственных «похождениях». В 1641 году в Восточном Сассексе Томас Биш похвалялся перед друзьями, что «он будет ежегодно добывать две пары [рогов] от самцов и две — от самок на землях сэра Ричарда Уэстона и что однажды ночью он уже убил там четырех оленей»⁴³.

Как заметил адвокат (avocat) парижского парламента (Верховного суда), «ночь часто одалживает свою вуаль для продажной любви». В отличие от браконьерства, мелкого воровства и контрабанды, которые нередко служили дополнительным источником дохода, многим обнищавшим женщинам в возрасте от пятнадцати до тридцати лет проституция давала основные средства к существованию. В XV и XVI веках, по мере того как все больше женщин прекращали заниматься привычными для них ремеслами и торговлей, эта тенденция усилилась. В переписи 1526 года сообщалось, что проститутки составляли почти десятую часть 55-тысячного населения Венеции. В любом крупном городе и множестве провинциальных городков обитало изрядное их количество. Некоторые из них жили в борделях, но большинство «населяло» улицы и пивные заведения. В 1681 году некто, оказавшийся в Норидже, сообщал: «Этот город кишит пабами, и говорят, что всякий паб заодно является и публичным домом». Уже к концу XVII века проститутки наводнили Бостон и Филадельфию, а в 1744 году друг сообщал доктору Александру Гамильтону относительно Нью-Йорка, что после наступления темноты прогулка в парке Бэттери «была для чужака верным способом встретиться с куртизанкой». Даже по заниженным оценкам, в Лондоне того времени обитало около 3 тысяч проституток. Корреспондент газеты Public Advertiser сообщал, что вечером «практически невозможно» пройтись по городу и «не услышать от них какого-нибудь грубого словечка или не натолкнуться на сцену самого гнусного разврата»⁴⁴.

Для молодых малообразованных женщин, пребывающих в нужде, альтернатив занятию проституцией практически не существовало, разве что тяжелый труд в качестве служанки или швеи. И хотя многие из них становились жертвами насилия и венерических заболеваний, но в своем ремесле, не контролируемом патриархальными отношениями, они обретали редкую степень независимости. «Свобода — самый ценный бриллиант, которым владеет куртизанка, ибо содержит в себе все, чего она желает», — замечает куртизанка, одна из действующих лиц пьесы «Светильник» (La Lucerna; 1630) Франческо Поны. Такая женщина «неподвластна была тирании мужа или родителей». Очень уязвимые, в отличие от большинства женщин, проститутки, особенно уличные, не ограниченные правилами, царившими в публичных домах, были в то же время и самыми независимыми. Хозяйки своих тел и своего труда, они сквернословили, были задиристы и прямолинейны — одним словом, были «нахалками». «Шлюха — не женщина, — комментировал один из писателей, — поскольку она должна отказаться от всех тех недостатков, что делают их пол слабым и ничтожным»⁴⁵.