На исходе дня. История ночи

Следует уточнить, что некоторые работники, изнуренные за день тяжелым трудом, ложились спать рано, особенно в сельских местностях летом. Зимой низкая температура воздуха подчас торопила семьи улечься в постель. Педагог Давид Бекк в один из январских вечеров раньше времени отправился ко сну, «из-за холода будучи не в силах что-либо делать»¹¹. И по крайней мере некоторые шли спать, чтобы сэкономить топливо для тепла и света. Персонаж комедии эпохи Реставрации «Прожектеры» (The Projectors; 1665) наставляет: «Ешь мало, пей еще меньше и спи много, дабы сберечь огонь и свет горящей свечи»¹². Однако не многие из тех, кто не принадлежал к высшим слоям общества, могли позволить себе спать больше шести-восьми часов, еще меньшее количество людей — целую ночь, поскольку как работа, так и необходимость общения требовали личного драгоценного времени.

Дневники, в основном отражавшие положение дел в высших классах, не только сообщали о продолжительности сна, но и указывали на то, что общепринятое время отхода ко сну приходится на интервал между девятью и десятью часами. «Эта семья ложится спать между девятью и десятью», — отмечала Сара Каупер. Таковым было правило, которое, вероятно, применимо и к другим слоям общества. «Бесштанное время» — словосочетание, распространенное в некоторых частях Германии, — означает «девять часов»; между тем английская поговорка XVII века поучала: «Тот, кто ужинает в шесть и ложится в десять, проживет немало лет — десять раз по десять». Посмотрите, писал житель Лондона в 1729 году, «на жизнь аккуратного, честного человека, весь день усердно занимающегося своим ремеслом… который проводит вечер в невинной радости в кругу семьи или, быть может, с соседями либо с собратьями по ремеслу, иногда посидит час или два в пивной и оттуда идет в постель к десяти часам, а на работу — к пяти или шести». Объявление в приемной датского пастора гласило: «Останетесь до девяти — вы мой друг, до десяти — хорошо, а пробудете до одиннадцати — вы мой враг»¹³.

Конечно, множество людей продолжали бодрствовать после десяти часов не только по привычке, но и потому, что их внутренние часы были весьма неточны. Хотя писатель Томас Тассер советовал «зимой ложиться в девять, а летом в десять», сезонные изменения представляются нам незначительными. Важнее то, что, как и в других традиционных культурах, время сна зависело не столько от привычного режима, сколько от наличия дел. Сэмюэл Пепис, в поздние часы разрывавшийся между соблазнами плоти и бременем управления, имел особенно беспорядочное расписание. Другие, и в сельской местности, и в городах, тоже работали или общались в предназначенное для сна время. «Всегда, когда это возможно, иди в кровать в десять или раньше», — писал сассекский лавочник Томас Тёрнер. Несмотря на то что он старался позволить себе семь-восемь часов сна, его обязанности приходского служащего и любовь к выпивке, помимо других «непредвиденных» случаев, препятствовали отдыху. Однажды в декабре после вечернего приходского собрания он вернулся домой около трех часов двадцати минут [ночи] не очень трезвым. «О, спиртное, — простонал он, — какие сумасбродства заставляет оно нас совершать!»¹⁴

II

О Господи, сейчас, когда наступает тьма, знак ужаса, смерти и скорби, знак того, что мне следует лежать и спать в постели, которая сродни могиле, где тело мое будет словно отдыхать после жизни, позволь Святому Духу оградить, защитить, направить и успокоить меня, чтобы ни угрызения совести, ни нападки Сатаны, ни искушения греха, ни похоть плоти, ни праздная лень, ни печальные сны не могли потревожить меня.

В. Ф. (1609)¹⁵

В 1764 году читатели London Chronicle узнали о том, что близ французской деревни Мон «выдающийся соня» в течение пятнадцати лет изо дня в день спал с трех часов утра до восьми-девяти часов вечера. Подобные загадочные истории о сне, в том числе о нарколепсии и лунатизме, получали пространные толкования как в произведениях литературы, так и в прессе. Многие сочинения Шекспира — и «Макбет», и «Генрих V», и «Юлий Цезарь» — явно обращены к популярной теме сна. И не только сновидений, по праву являвшихся неиссякаемым источником вдохновения. Оливер Голдсмит подробно изложил на страницах Westminster Magazine рассказ о Чирилло Падовано, благочестивом падуанце, который во сне совершил кражу из монастыря и разграбил кладбище, погубив «все то хорошее, о чем молился днем». Джеймс Босуэлл, считавший сон «одним из самых необъяснимых и удивительных» чудес природы, записал в своем дневнике, что однажды, когда он и еще один атторней[83] спали в своих кроватях, они провели слушание судебного дела¹⁶.