На исходе февраля

Осторожно, чтобы не разбудить уснувшую до их прихода девочку, подруги пробрались на кухню. Валентина заварила крепкий чай и разлила вино по щербатым кружкам, но отдуваться ей пришлось за двоих: Марина была не в состоянии сделать и глоток. Лишь монотонно раскачивалась на стуле и повторяла, как попугай:

— Этого не может быть, просто не может быть, это ошибка.

— Чего не может быть? — с недоумением переспросила Кира, переминаясь с ноги на ногу и щурясь на яркий свет.

— Доченька, — Марина перевела взгляд на дочь и попыталась сформулировать невероятную правду.

Как лучше сказать девочке? Мы богаты? Тебе больше не нужно вставать в пять утра на тренировки? Я отправлю тебя в самые лучшие школы? Мы будем жить в шикарной квартире? Или, возможно, переедем в дом с собственным лесом и наймем себе водителя, который будет возить тебя в школу?

Мысли путались. Марина беспомощно взглянула на подругу, но Валентина и сама пребывала в том редком состоянии, когда ей было нечего сказать.

— Кто-то умер? — Остатки сна слетели, и Кира с тревогой уставилась на мать.

— Нет, — бурно запротестовала Марина, а потом осеклась: — Хотя, да, умер. Петр Никанорович, тот человек, который оставил мне наследство, я тебе говорила.

— Кстати, ты не сказала, почему он умер? Он болел? — искренне расстроилась Кира, даже не задавшись вопросом, а что, собственно, ее мать получила в дар от неожиданного благодетеля.

Одним из многих даров, которыми Господь столь щедро наградил ее девочку при рождении, был дар сопереживания. У Марины каждый раз сжималось сердце, когда она смотрела на дочь, кормящую бродячее животное или отдающую свои скромные карманные деньги приюту для животных. Кира чувствовала чужую боль и проживала ее, как собственную, и именно это, а не только целеустремленность и упорство, делали ее такой особенной.

— Сердце, — пояснила она дочери, — и возраст. Петр Никанорович прожил долгую и непростую жизнь.

Переключившись на знакомую тему, Марина вновь обрела почву под ногами. Она легко и просто могла говорить о своем благодетеле: о его одиночестве, самоистязании, тоске и боли по столь рано покинувшей его жене. Она, несомненно, расскажет дочери все, что знает о нем, но, в конце концов, ей все равно придется сказать Кире о его последней воле. Ведь сколько дорожке ни виться, конец все равно близок. Столь неожиданно обрушившееся на ее голову богатство не получится долго скрывать, ведь вся их жизнь теперь изменится, перевернется с ног на голову. Киру надо к этому подготовить, но самое главное, дочка должна понимать, кому они всем обязаны, и помнить об этом до конца своих дней. Кира тем временем направилась к холодильнику, чтобы налить себе традиционную чашку ночного молока.

— Ясно. Жалко его. Мам, я спать, завтра рано вставать. — Выпив молоко залпом, Кира ополоснула чашку под краном и поставила ее рядом с мойкой.

— Кируся, — все-таки решилась Марина, останавливая дочь и бросая беспомощный взгляд на Валентину, словно ожидая ее одобрения. Та кивнула, благословляя.

— Да, мам? — Заспанная дочь снова зевнула и уставилась на мать. Слегка покачнулась от усталости и автоматически схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. У Марины сжалось сердце — как только появится такая возможность, она накупит Кире самых лучших овощей и фруктов! И не у них в супермаркете, а на базаре, у гостей с солнечного Кавказа. Багровых гранат с налитыми зернами, что лопаются от одного неосторожного прикосновения; мясистых фиолетовых слив, сочащихся соком; румяных наливных яблок, ароматных груш и абрикосов, пахнущих солнцем. Обязательно повезет Киру на море — впервые в жизни! Купит ей самую лучшую форму, ракетки и даже телефон с планшетом, о которых Кира столько времени мечтает.

— Мам? — поторопила ее Кира, мечтающая вернуться в кровать и снова погрузиться в короткий сладкий сон.

— Кируся, мне кажется, ты все-таки поедешь в лагерь. — Марина вдруг не сдержалась и улыбнулась.

Она всегда верила в сказки и чудеса, несмотря на все заверения скептиков, что жизнь — боль. И оказалась права — с ней случилось чудо. Она действительно стала героиней сказки, в которой ей неожиданно воздалось за все добро.

— Что? — Кира выглядела все такой же заспанной и не особо заинтересованной. — Кто-то еще занял денег?

— Нет, — Марина тряхнула головой и бросила триумфальный взгляд на Валентину, — нет. Мы больше не будем занимать деньги, и я раздам все долги завтра же. У нас с тобой есть собственные деньги, чтобы отправить тебя в лагерь. И даже не на неделю, а на две. Или, может быть, даже на три.

— В смысле? — не поняла Кира, а Валентина уже подскочила к девочке, обняла ее за плечи и силой усадила на стул.

— Мать твоя, святая женщина, — заголосила она, — с дедом этим, Никанорычем, общалась каждый день, когда родные дети бросили. Вот он помер и ей кучу всего завещал, вы теперь богаты.

— Это шутка? — рассмеялась Кира, но улыбка так и замерла на губах, когда она поймала растерянный, затуманенный взгляд матери. Та, улыбнувшись, покачала головой.