На исходе февраля

Внезапно все подготовленные слова выветрились. С ней надо быть честным. Она не искушена в светских играх и правилах поведения. Она явно не в курсе, что нельзя вот так стразу соглашаться на встречу с мужчиной, а то он еще, чего доброго, подумает, что она не занята и не востребована. С другой стороны, она не имеет на него никаких далеко идущих планов, и от этой мысли стало грустно. Неужели прошли те дни, когда ни одна женщина не могла устоять под его напором?

— Да, почему бы и нет? Вы где-то далеко? — В звенящем голосе Марины прозвучало отчаяние, и Глеб, сам не ожидая от себя, выпалил:

— Под вашим домом.

Он ожидал, что Марина удивится и заинтересуется, что он здесь забыл, но она отреагировала на удивление спокойно, словно вовсе не обратила внимание на этот странный факт.

— Тогда поднимайтесь, кофе я вас угощу, так и быть.

Характерный сигнал известил об открытии двери, и Глеб вошел в полутемный подъезд, освященный мягким светом витражных окон. Старинный особняк по-прежнему хранил свое очарование. Глеб никак не мог понять, почему отец не захотел здесь жить после смерти мамы. Было слишком тяжело?

Ему казалось крайней степенью эгоизма вычеркнуть из жизни все, что было связано с некогда любимой женщиной. Опечатать, закрыть чехлами и отдать на откуп тем, кому изящные предметы не будут причинять боли и в то же время не вызовут теплых воспоминаний.

После того как погибла мама, отец переехал в спальный район, в ужасную квартиру, где мама жила до встречи с ним и доставшуюся ей от какого-то дальнего родственника. А сам Глеб старался обходить дом, в котором вырос, за несколько кварталов. Потому что все еще было больно.

Он решил подняться пешком, скользя рукой по теплым, истертым временем дубовым перилам, легко прикасаясь к изящной ковке, на которую опирались монументальные перекладины, мягко ступая по обтесанным временем ступеням. Не удержавшись, остановился возле окна между вторым и третьим этажом, присел на подоконник и выглянул во двор сквозь витраж, изображавший какого-то святого, побеждающего дракона. Кажется, это святой Георгий? Глеб не был уверен. Забыл.

Покойная мать увлекалась сказками и мифами, искала в них глубинный смысл и даже написала диссертацию о том, кто такой на самом деле змей Горыныч. Маленький Глеб обожал слушать на ночь ее рассказы вместо сказок. Уже став взрослым, он понял, как ему повезло, что мать убаюкивала его увлекательными историями про Зевса и Геру вместо традиционной Курочки Рябы или Колобка. Возможно, именно этим и объяснялся его невероятно высокий интеллект. Впрочем, что толку в интеллекте, если сам он упал до уровня банального брачного афериста, пытающегося обмануть доверчивую женщину? Просто Остап Бендер и мадам Грицацуева.

Устыдившись самого себя, Глеб чуть было не повернул обратно, смирившись и покорившись отцовской воле, но в последний момент передумал. Он еще не решил, заберет ли он у этой случайной женщины то, что принадлежало ему по праву, или оставит все ей. Но в одном он был уверен — надо восстановить собственное мужское реноме. Еще никто не давал ему такой от ворот поворот, как эта Марина.

Глеб вздрогнул, услышав, как наверху открылась дверь и удивленная Марина выглянула в подъезд в его поисках.

— Глеб? — неуверенно позвала она.

— Марина? А я тут, знаете ли, решил поностальгировать, — начал он делано-оптимистично, вставая с подоконника и продолжая свой неспешный ход, но, увидев Марину, разом растерял всю удаль.

Она была бледна, растрепана, в джинсах и рубашке словно с чужого плеча. Стояла на холодном полу босыми ногами и смотрела огромными глазами. Марина была похожа на растерянного ребенка, уже застывшего в предчувствии беды, но еще не в силах до конца объяснить, что же произошло.

— Что случилось? — выпалил Глеб, с трудом поборов глубинное желание обнять хрупкую женщину и прижать к себе. И почему она когда-то казалась ему непривлекательной? Точнее, как он мог раньше ее не замечать?

— Пока еще ничего, — с трудом улыбнулась Марина и отвела глаза, отбрасывая с лица длинную прядь. — Моя дочь играет сейчас национальное первенство. Уже третий час. Обещала перезвонить, когда все закончится. И не звонит. Мне… мне кажется, что все очень плохо.

— Пойдемте, Марина, вам надо выпить, да и мне не помешает, — распорядился Глеб, подхватывая Марину под тонкий локоть и вводя в прихожую.

Тут же убрал руку — не стоит перебарщивать. Сейчас она явно растеряна, расстроена и эмоционально нестабильна, но быстро придет в себя, как только дочь объявится. И решит, что он воспользовался ситуацией.

— У меня ничего нет, — забормотала Марина, но Глеб уверено направился в сторону отцовского кабинета, с удивлением отмечая, что Марина ничего в квартире не изменила: здесь все точь-в-точь, как во времена его юности.