На исходе лета

— Камень внял твоей просьбе раньше, чем можно было ожидать. Мэйуид иногда брал меня в окрестности Древней Системы, и почему бы мне не проводить тебя туда? Правда, теперь там особенно не на что смотреть. А вообще-то, непонятно, зачем я тебе нужна, — по словам Мэйуида, ты теперь сам стал прекрасным путепроходцем. Я бы не советовала тебе спускаться в глубокие центральные тоннели старой системы.

— Значит, это опасно? — спросил Бичен.

— Для слабого духом крота очень опасно. Но в любом случае осторожность не повредит. Даже Мэйуид неохотно отправляется в эти тоннели.

— Триффан рассказывал мне о Звуке Устрашения, но сам я никогда его не слышал.

Впервые у Сликит сделался встревоженный вид. Ее умные глаза затуманились, когда она вспомнила, как сама впервые услышала Звук Устрашения. Это случилось в Середине Лета, и она, тогда начинающий сидим, чудом уцелела, переплыв глубокое озеро Верна, чтобы сделать надпись на Скале Слова.

Глаза Бичена пристально смотрели на Сликит, и она почувствовала, что сейчас, сегодня Камень испытывает ее и в ближайшие часы ей, возможно, потребуется все самообладание и мужество.

Сейчас это был не юный Бичен — нет, перед ней стоял Крот Камня. Это его взгляд сверлил ее, приказывая вести в Древнюю Систему, даже в самые глубокие места, и слушать там Звук Устрашения. Испуганная Сликит задрожала. Но…

— Пойдем, — наконец прошептала она и повела его вниз, в Древнюю Систему, оставляя далеко позади свет, тепло и шелест лета, доносившийся сверху и суливший безопасность.

?

В тот же самый день крепыш Маррам, дежуривший вместе со своим напарником на юго-восточных склонах возле подземного перехода, впервые увидел доказательство того, что страхи Скинта не лишены оснований. Он получил подтверждение, что оживление интереса грайков к Данктону и возобновление гонений на сторонников Камня — вещи вполне возможные.

Все началось вполне безобидно. Соррел, второй дозорный, — тот самый Соррел, которого Бичен вместе с Триффаном встретил, впервые появившись в Болотном Крае, — так вот, Соррел прошел мимо спрятавшегося Маррама и спустился в подземный переход. Таким путем проверяли реакцию грайков и часто получали информацию о том, что происходит за подземным переходом, поскольку грайки зачастую бывали довольно общительны и не всегда недоброжелательны.

Обычно гвардейцы просто прогоняли забредших к тоннелю данктонцев обратно и, поскольку те были немощны (хотя и не до такой степени, как изображали), давали им время уйти. Часто гвардейцы смеялись и подшучивали над этими беднягами и махали им, указывая правильное направление и беззлобно выкрикивая ругательства, если это был крот, или непристойности, если кротиха. Храбрая Тизл, которую гвардейцы теперь уже хорошо знали, никогда не оставалась в долгу, таким образом выигрывая время, чтобы посмотреть, нет ли среди них новеньких и не произошли ли перемены в количестве и в настроениях гвардейцев.

В тот день Маррам, наблюдавший за подземным переходом из укрытия, понял, что теперь дела обстоят совсем по-иному.

Когда Соррел приблизился к подземному переходу, навстречу ему выступили два новых гвардейца, которых никогда здесь не видели, а третий крот, молодой, худощавый и неприятный, наблюдал за ними холодным взглядом, стоя в тени бетонных стоек дороги ревущих сов.

— Имя и происхождение? — спросил более крупный из гвардейцев.

К несчастью, в тот день приманкой служил Соррел, а не Тизл, — она бы лучше справилась с этим делом. Если бы Соррел засмеялся, прикинулся дурачком или просто промолчал, все бы обошлось. Но в тот день Соррел то ли устал, то ли плохо себя чувствовал, — в самом деле, кожа у него на голове была мертвенного цвета и он тяжело хромал на больную ногу. К ужасу Маррама, он воинственно ответил:

— А какое происхождение у тебя, крот? Самое низкое. А как твое имя? Подонок.

Даже после этого гвардеец, привыкший к странным выходкам этих безумных изгоев, мог бы проигнорировать вспышку Соррела, приписав ее старческой раздражительности. Однако новый гвардеец, к которому были обращены слова старого крота, оскорбился и рассвирепел. И все же даже он, возможно, предпочел бы ничего не предпринимать, чтобы избежать контактов с заразным кротом. Но тут молодой крот, укрывавшийся в тени, быстро кивнул, приказывая взять Соррела.

Гвардеец приблизился к Соррелу и, нависнув над ним, схватил когтями за рыльце.

— Я правильно расслышал то, что ты сказал, или то была шутка ветра? — угрожающе произнес гвардеец, прищурившись.

— Ты верно расслышал, подонок, — ответил Соррел, с трудом поизнося слова, так как ему мешали когти гвардейца, вонзившиеся в подбородок. — Такие ублюдки, как ты, убили мою родню в Файфилде.

При этих словах второй гвардеец тоже подошел к Соррелу, без всякого предупреждения несколько раз стукнул его и оцарапал бок. Старый крот, окровавленный и задыхающийся, повалился на землю. Тогда оба гвардейца поволокли его, почти бесчувственного, к кроту, наблюдавшему за ними.

Храбрый Маррам подполз поближе, чтобы лучше слышать и видеть и при первой же возможности вмешаться.