На исходе ночи

— Сказала: «Молодец, сам признался, завтра и отработаешь прогул, не поставим тебя в наряд». Он обрадовался, я даже удивилась: с чего бы это, большое ли дело…

— Большое, милая девушка, очень даже большое, — весело сказал Аурел. — Вы даже не представляете себе, как нам помогли. Спасибо!

Ничего не понявшая Галина долго смотрела вслед удалявшимся мужчинам и потом снова ловко задвигала костяшками счетов.

Возвратившись к себе, Аурел достал коричневую папку, быстро перелистал ее и нашел паспорт Крауса. Да, именно 16 августа появился на свет девятый, последний, ребенок Краусов, сын, которому дали имя Петер. У Галины Величко оказалась на редкость хорошая память.

Рабочий день следователя, который он не без основания стал считать потом самым удачным в ходе этого трудного расследования, подходил к концу, когда зазвонил телефон. Аурел сразу узнал Ганева. Была у прокурора такая привычка: звонить по телефону, хотя их кабинеты находились в двух шагах. На эту привычку никто в прокуратуре не обижался, даже напротив: руководитель предпочитал обходиться без секретарши, это придавало отношениям с ним доверительность и простоту.

В кабинет прокурора солнце заглядывало только утром, а в этот предвечерний час здесь царила приятная прохлада. Кауш устало уселся в мягкое кресло, которое появилось здесь вместе с другой новой мебелью после переезда, и мечтательно протянул:

— Хорошо у вас, товарищ прокурор, красота!

— Завидуешь? Напротив, дорогой, не сладок прокурорский хлеб. Вот жалуются на вас, товарищ следователь, а мне — отвечай.

— Жалуются? Интересно…

— Вот именно… Звонили из Кишинева, вызывают тебя в прокуратуру. С материалами по делу Крауса.

Кауш прочитал в глазах прокурора сочувствие. Однако тот больше ничего не сказал.

«ВОЗОБНОВИТЬ И ОБЪЕДИНИТЬ…»

Должность начальника следственного управления в прокуратуре республики если не самая трудная, то самая беспокойная. К нему стекаются запутанные, представляющие особую сложность дела. Дел таких хватает, как хватает и забот, с ними связанных… Кауша приняли не сразу. Пришлось подождать в тесной приемной. Наконец дверь кабинета отворилась, и из нее вышла небольшая группа людей. Кауш наметанным глазом безошибочно определил: «Свои, районщики».

Алексею Николаевичу Столярову, «главному следователю прокуратуры», как иногда между собой называли начальника управления юристы, не было и сорока, однако он выглядел старше своих лет. Каушу не приходилось с ним раньше встречаться, если не считать той короткой встречи в кабинете прокурора республики. Столяров перебирал бумаги в папке. У него было полное округлое лицо, толстые губы, какие принято считать признаком доброты, высокий, с залысинами, лоб, усталые, и опять же добрые, глаза за стеклами очков. Столяров нашел документ, который искал, и передал Каушу.

— Прошу ознакомиться, — произнес он мягким голосом.

Кауш взял лист, весь исписанный черными чернилами. В левом уголке краснела размашистая резолюция: «Разобраться и доложить». Он сразу узнал хорошо знакомую подпись прокурора республики. Едва взглянув на черные, торчащие вкривь и вкось буквы, Аурел понял, что писал человек, не привыкший держать в руках перо. Однако почерк был разборчив, фразы построены довольно правильно; вместе с тем письмо изобиловало множеством грубейших орфографических ошибок, порой затрудняющих понимание его смысла. Внизу листка стояла подпись Петера Крауса. Он жаловался прокурору на то, что следствие слишком затянулось, сначала его обвиняли в незаконном хранении огнестрельного оружия, потом в убийстве Суховой, в котором он признался, а теперь вот «клеят» какого-то Зильберштейна. У этого зубного техника он действительно вставлял зубы, расплатился и больше его никогда не видел. Краус требовал скорейшей передачи дела в суд, грозил объявить голодовку и даже покончить жизнь самоубийством.

Кауш еще раз внимательно перечитал жалобу. О том, что Крауса обвиняли в убийстве Розы Зоммер, не говорилось ни слова.

— Жаловаться — его право, — сказал он.

— А наша обязанность — разобраться, не так ли?

Кауш хотел ответить, что именно так, но в кабинет без стука вошел невысокий лысоватый человек. На улице его можно было бы принять за скромного бухгалтера или агента госстраха, однако среди юристов и оперативников Яков Михайлович Гальдис пользовался репутацией настоящего аса следствия. Прокурор-криминалист Гальдис занимался особо опасными преступлениями против личности, а его узкой, так сказать, специальностью было расследование самых тяжких из них — убийств.

— Тебя-то мы и ждем, Яков Михайлович, заходи, — приветствовал его Столяров.

— Я уже здесь, куда же заходить, — отвечал тот, усаживаясь напротив Кауша у небольшого столика. — Слушаю тебя внимательно.

— Не меня послушай, а товарища Кауша. Все по тому делу, Розы Зоммер, помнишь? Мы его на особом контроле держим. Сейчас оно приостановлено… Впрочем, — добавил Столяров, — я выразился неточно: переплелось здесь несколько дел… клубок, словом.