Читаем На излёте, или В брызгах космической струи полностью

Серое небо

Свинцовых раздумий.

Вымерло все.

Лишь гонимые ветром,

Туч косяки

Проплывают угрюмо.


Смотрит печаль

На свое отражение

В зелени вод

Потемневшего озера.

Кажется, в мире

Застыло движение

Под леденящим

Дыханием осени.


Людочка была в восторге.

– Толик, ты за полчаса сочинил стихотворение! Даже не верится. Прямо на глазах. Знаешь, так хочется сходить в наш парк или в сад Шевченко. Как же там было хорошо! Ты помнишь?

– Людочка, я все помню. Все наши места, где мы бывали с тобой той весной, когда я был твоим Ромео, а ты моей Людочкой, – неожиданно слишком смело высказался я, поскольку все еще пребывал в состоянии творческого экстаза. Людочка на мгновение замолчала. Похоже, она еще не была готова к подобным разговорам. Что-то ее удерживало. Наше объяснение состоялось позже. А пока мы заново открывали друг друга. Похоже, первый экзамен я выдержал.

– Толик, а наш клен у входа в общежитие уже осыпался? Он всегда был такой желтый-желтый. Я так любила рисовать его листочки. Толик, если там еще осталось что-нибудь, принеси, пожалуйста, букетик из кленовых листочков. Принесешь?

– Людочка, ты еще спрашиваешь.

– Толик, а ты помнишь зимний вечер, когда Светланка захотела спать, ты расстроился, а потом я вышла одна, и мы с тобой гуляли вокруг угольной кучи?

– Конечно, помню.

– Ты меня тогда так рассмешил. В первый раз, когда попросила тебя достать из моего кармана носовой платочек. У меня обе руки были Светланкой заняты. А ты застеснялся, как девочка. Я сначала не поняла. Думала, боишься испачкаться. А когда догадалась, стало так смешно. Еле сдержалась. Ты же всегда был для меня как подружка. Я тогда впервые поняла, что мы с тобой уже выросли. А потом рассмешил, когда стал считать, сколько снежинок может поместиться на ресничках. А снежинки падали и таяли, и ты не мог сосчитать. Я потом весь вечер смеялась. И все это было у нашего клена.


Людочка еще о чем-то рассказывала, а я уже ее не слышал. Передо мной, как наяву, всплыл тот вечер. Крупными хлопьями тихо падал снег. И стояла такая звенящая тишина.

– Людочка, слушай, – перебил любимую, когда она на секунду задумалась, что-то вспоминая, – Ключевая фраза. “Легкие пушинки, белые снежинки, падают и тают на твоих ресницах”. Ну, как?

– Нет слов. Я только что об этом сказала, а ты уже придумал фразу. Нет, Толик, у меня ничего не получится. Буду ждать твое зимнее стихотворение, – слегка расстроилась Людочка. Но, судя по тому, как пожала мою руку, нисколько не жалела, что проиграла наше соревнование. Людочка улыбнулась и на время затихла, очевидно, чтобы не мешать мукам творчества. Минут через десять прочел любимой стихотворение ЗИМНИЙ ВЕЧЕР:


Легкие пушинки,

Белые снежинки

Падают и тают

На твоих ресницах.


Этот вечер зимний,

Этот воздух синий, —

Долго будет помниться,

Долго будет сниться.


– Толик, ты стихи печешь, как блины. Про осень есть, про зиму есть. Теперь весна и лето, и получится, как у Чайковского – “Времена года”. Ну, как? Одолеешь? – поставила новую задачку Людочка.

А передо мной уже разворачивалась картина весны. Весна – это яркий солнечный свет, это потоки света, пробуждающие природу от зимней спячки.

Первый куплет возник мгновенно.

– Людочка, послушай. Сразу целый куплет получился. “В волнах весеннего света, в грозах прозрачного мая рвется чудесное лето, зиму с пути сметая!”

– Великолепно. А почему май прозрачный? – неожиданно удивилась Людочка.

– А какой? Я и другие слова подбирал. Он у меня всяким побывал. Но мне показалось, что “прозрачный” будет точней. В мае все всегда светлое, прозрачное. Деревья покрыты мелкими светло-зелеными листочками, а кое-где белыми и розовыми цветами. Сквозь кроны можно смотреть – все видно. И люди весной одеваются ярче, особенно девушки, – пояснил ей свой выбор. Когда упомянул о девушках, Людочка рассмеялась. Минут через пятнадцать понял, что больше, чем два куплета, не выходит. Но и с двумя текст выглядел цельным. И я прочел Людочке стихотворение ВЕСЕННИЙ СВЕТ:


В волнах весеннего света,

В грозах прозрачного мая

Рвется чудесное лето,

Зиму с пути сметая!


Тусклые серые краски,

Полосы грязного снега, —

Все исчезает, как в сказке,

В вихре его разбега!


– Ну, Толик, осталось мое самое любимое время года, – подбадривала любимая, – А ты можешь придумать, чтобы летом было море? Я еще ни разу не видела моря. Только во сне. Так хочется увидеть. И море, и другие страны. Особенно теплые, где всегда только лето, – высказала пожелания Людочка. А я уже чувствовал по ее виду, что она скоро снова уснет часа на полтора-два.

– Я постараюсь, Людочка, – пообещал ей. Минут через десять взглянул на нее. Она еще не уснула, – Людочка, послушай начало. “Волны синего моря мне сегодня приснились. О могучие скалы они с шумом дробились”.

Людочка вяло улыбнулась и прикрыла глаза. Тут же возникло название стихотворения – ЛЕТНИЙ СОН. В полчаса я его окончил:


Волны синего моря

Мне сегодня приснились.

О могучие скалы

Они с шумом дробились.


Серебристым потоком

Брызги к небу взлетали.

Отражалось в них солнце

И лазурные дали.


Те безбрежные дали,

Где незримой чертою

Небо словно сливалось

С голубою волною.


Там, за синим простором,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги