На изломе

– Ты думаешь, что все настолько серьезно? – встревожился Ващенка.

– А ты не понял? Мы же с тобой – пешки в большой игре. Чувствую, что нас хотят «разменять». Возможно, что все еще обойдется. Но надо скорректировать общую линию поведения.

– Теперь понял, – сказал Андрей озабоченно. – А может, и обойдется. Помнишь, как с тем полетом в горы в составе группы МВД? Тогда трибуналом грозили. И обошлось.

– Думаю, что здесь все серьезнее. Погибли жители села, и журналисты уже преподнесли информацию в выгодном для них свете. Для логического завершения этой истории может понадобиться виновный, который должен понести «заслуженное» наказание. И командованию придется решать, кого отдать на растерзание.

– Но нами руководили спецназовцы ГРУ. Пусть с ними разбираются.

– Понимаешь, Андрей, обычно из двух зол выбирают то, которое проще причинить. А ГРУ – организация очень влиятельная. И если они не «загасят» поднимающуюся шумиху, то и своих в обиду не дадут. Тогда остаемся только мы с тобой.

– Точнее – ты? – высказал догадку Ващенка. – А тебе не кажется, что вся эта история очень вяжется с тем случаем с наркотой?

– Возможно.

Мероприятие провели в полном составе. На собрании высказались все присутствующие. Молчал только Мельничук. Догадываясь о причине молчания, Иванов не требовал его выступления. Зачитанные объяснительные участников того полета отражали только факты. Выходило, что вся группа действовала по командам Иванова. О том, что Иванов получал распоряжения от майора Быстрова, написал только Ващенка. Мельничук еще писал свою объяснительную. Иванов понимал, что Мельничук может указать, что во время операции находился в грузовой кабине, а на месте бортового техника сидел майор Быстров. Это являлось правдой. Но это также являлось грубейшим нарушением всех летных документов, инструкций и требований безопасности. За такое нарушение Иванова как командира экипажа могли легко отстранить от полетов и наложить взыскание. А как командира звена в свете последних событий даже понизить в должности. Также Мельничук мог указать, что, находясь в грузовой кабине, не слышал распоряжений майора Быстрова. Иванов, понимая, чем ему обязан Мельничук, решил поговорить со своим борттехником после собрания еще раз.

– Иван, проблемным у нас получился тот злополучный полет, – начал Иванов, оставшись с Мельничуком без свидетелей. – Сейчас, как никогда, нужно держаться вместе. Давай не станем выносить из экипажа на обозрение всех наше «грязное белье». Согласен?

– Конечно, командир, – с готовностью ответил Мельничук.

– Тогда прочитай, что ты написал в объяснительной.

Словно угадывая ход мысли Иванова, Мельничук изложил идеальную версию. Иванова все устраивало. Но он напомнил борттехнику:

– После того как ты все это написал, придется то же говорить всегда, везде и всем.

– Понял, командир. Я не подведу. – Мельничук смотрел в глаза как верная собака.

Когда борттехник вышел, в класс влетели Ващенка и Костин.

– Саня, ну мы идем сегодня в гости? – прямо с порога задал вопрос Ващенка.

– Что, опасаетесь, что свято место пусто не бывает? – без улыбки пошутил Иванов, складывая документы и закрывая планшет.

– Командир, отпусти нас с Андрюхой сегодня, – угадывая настроение Иванова, обратился Костин.

– Идите, – спокойно сказал Иванов.

– А ты что, не пойдешь? – удивился Ващенка.

– Привет там от меня. Андрей, скажи, что не смог, что очень занят. Ну, ты придумаешь, что сказать.

Ващенка понимающе кивнул в ответ, и они с Костиным моментально исчезли за дверью.

Иванов почувствовал потребность побыть одному. Выйдя из школы, по вечерним улицам он побрел к знакомому парку. Странно, не прошло и месяца после гибели Наташи, а все, связанное с ней, уже воспринимается будто из другой жизни, другого времени. И боль в душе как бы притупилась, оставив лишь глубокий болезненный след. Да, ход времени на войне совсем иной, чем в мирной жизни.

Иванов посидел на знакомой скамейке, не спеша побродил по темным пустым аллеям, по-рассуждал сам с собой о бренности бытия и суеты, подышал ночным воздухом и возвратился в расположение. В накуренной комнате за картами сидели шесть человек. От сигаретного дыма не спасали настежь открытые окна. Игра была в самом разгаре.

– Поимейте совесть, – пожурил Иванов подчиненных. – Вы тут не одни. И спать пора.

– А у нас завтра регламент, командир, – как бы оправдываясь, отозвались два борттехника.

– Сядешь с нами? – предложил Мингазов.

– Нет, спасибо, – отказался Иванов и лег на свою кровать поверх одеяла, не разуваясь.

К нему тут же подошел Фархеев:

– Командир, говорят, что ты делал крены в девяносто градусов на наших «восьмерках». Правда?

– Было пару раз, – нехотя ответил Иванов.

– А где ты научился?

– В Афгане. Там в тесных ущельях Болышев закладывал такие крены на виражах, когда другого выхода не было. Он и научил. Заставлял все звено практиковаться. Этому даже в академиях не учат.

– Расскажи теорию выполнения такой фигуры, – попросил Фархеев.