На изломе

В голосе Кряжа послышалось невольное почтение. Петр взглянул на него:

– Что это ты? Словно тебя лихоманка трясет?

– Страшно! Я до поры того и не думал. Сова у него, ворон, кости сушеные, и сам он с бородой. У-ух!

Петр засмеялся:

– Эх ты, Аника-воин! Значит, не пойдешь со мной?

– Как можно! – ответил Кряж. – А что боязно – это точно. Он не то что лях. Он со всякой нечистью свой человек.

– Ну вот и послушаем, что он врать станет.

Кряж покачал головой:

– Меня сразу признал. От князя, говорит, сердце болит, по милой сохнет, а где голубица, того не знает ни он, ни я, а лишь сатана! Да как захохочет. Приходите, говорит, молодчики!..

Петр вздрогнул. Неужто он уже и дело знает, зачем зовут его.

– Сам сболтнул?

– Да рази меня на этом месте!.. – побожился Кряж.

– Ну, ин! Попытаем его. Возьми с собой кистень малый да рублев десять, что ли. Пойдем!

– С нами крестная сила! – пробормотал Кряж, лязгая от страха зубами.

– Ну, и иди вперед!

– С нами крестная сила! – сказал торопливо Кряж. – Свят, свят, свят! Да воскреснет Бог!..

– Оставь! – остановил его Петр. – Ты только гляди, не сбейся.

– Чего сбиться-то! Верста.

Они действительно шли недолго. Кряж вдруг остановился и сказал:

– Вона! Тут! Господи помилуй! Свят, свят, свят!

Луна на мгновенье выплыла из-за облаков и осветила глухую местность. От дороги направо на небольшой полянке стоял огромный коренастый дуб, сломанный грозой, за ним мрачно стеной чернел густой лес. Кругом было пустынно, глухо, и только ветер гудел на разные тоны, шумя в лесу между ветвями.

– Значит, у этого дуба, – сказал Петр и решительно двинулся вперед.

Едва он прошел несколько шагов, как от зеленой массы дуба отделилась человеческая фигура и двинулась ему навстречу. Петр остановился и невольно положил руку на рукоять поясного ножа.

– Это я, Еремейко, не бойсь, княже! – раздался в темноте глухой голос. – Коли пришел, вражьей силы не страшась, чего лихих людей бояться? Хи-хи-хи!

«Заприметил», с удивлением подумал Петр и ответил:

– Я и не боюсь ни людей, ни бесов, ни наваждения!

– А зачем пришел? – спросил назвавший себя Еремейкой.

– Говорят, ты всякую пропажу находишь, а у меня есть такая!

– Нахожу, соколик, нахожу! Хи-хи-хи! А ты что старику дашь за это? Ась?

– Не обижу! Колдуй!

– Сейчас, сейчас, милостивец! Крест-то на тебе? Ась?

– На мне!

– Скинь его, скинь! Отдай Кряжу, что ли, он подержит! Ну, ну, соколик!

Князь колебался одно мгновение.

Э, была не была!

– Кряж!

– Чего? – отозвался Кряж издали.

Петр усмехнулся и сам пошел на голос Кряжа. Он шагах во ста сидел под кустом и звонко лязгал зубами.

– На крест тебе мой, и жди меня!

Петр вернулся к дубу снова.

– Ну, старик, колдуй! – сказал он.

IV Колдовство

– Сейчас, сейчас, княже! – сказал, хихикая, старик. – Не торопись только!

Он присел на корточки, и князь услыхал стук огнива о кремень. В темноте посыпались красные искры и на миг осветили желтое лицо старика, раздувающего тряпицу. Еще мгновенье, и князь увидел вспыхнувшее пламя костра, очевидно, сложенного раньше, и над ним на треножнике котелок. Пламя разгорелось. Старик встал на ноги.

– Слушай, – сказал он князю, – я очерчу круг, и ты смотри из него не выступай. Что бы ни было, стой, а то всем нам худо будет!

Князь кивнул головой, а старик, взяв палку, стал очерчивать по земле круг, бормоча себе под нос заклинания.

– Шиха, эхан, рова! чух, чух! крыда, эхан, щоха! чух, чух! Маяла да на когала! Сагала, сагала! – слышал князь его бормотания.

Костер разгорелся. В котелке что-то шипело, клокотало. Старик окончил чертить круг, стоял над котелком и ломался – и в сердце князя начинал пробираться суеверный страх.

Вдруг старик выпрямился, подняв кверху руки, и громко завопил:

– О вилла, вилла, дам, юхала! Гираба, нахора, юхала! Карабша, гултай, юхала!

В лесу раздался жалобный плач филина, где-то, словно ребенок, закричал заяц, пронесся ветер, шумя ветвями. Князю показалось, что вокруг него стонут, гогочут и кричал на сотни голосов. Он схватил рукоять ножа и судорожно сжал ее.

Старик стукнул о котелок палкой и, быстро сняв его, поставил на землю перед князем. Костер медленно угасал.

– Смотри, смотри! – прохрипел колдун князю и, воздев кверху руки, стал приседать, прыгать и выть диким голосом свои заклинания: – Кумара! Них, них, запалам, бада. Эшохоло, лаваса, шиббода! Кумара! Ааа-ооо-иии-эээ-ууу-еее!

В тишине ночи плачем, воем и стоном разносился его крик. Перед князем стоял котелок, бурля и шипя. Князь глядел на него и видел, как из него, словно туман, поднимается белый пар.

Вдруг князь задрожал и побледнел.

Пар поднимался выше, выше и мало-помалу принимал очертания воздушной легкой фигуры.

– Анеля! – воскликнул князь.

– Ха-ха-ха! – закричал где-то филин.

– Гаятун, гаятун! – выл старик, а очертания приняли явственную форму Анели, и она, казалось, тянула белые, прозрачные руки к князю. Вдруг рядом появилась усатая рожа поляка. Грубая темная фигура обхватила призрак Анели и помчала ее вдаль. Все смешалось. Князь тяжело перевел дух и опять вскрикнул. Пар клубился, охватил его всего как туманом, и из струй начали рисоваться новые картины.