– Но ведь вы получаете деньги за продукцию, разве нет?
Боевик махнул рукой.
– Яки-таки деньги, эти деревянные? Что на них купишь? Если границу с Россией закроем, будем нашу колбасу и зерно в Германию продавать, за марки. Или к вам, в США, за доллары. Так Проводник сказал, – тогда и заживем…
Диденко подумал, что эти люди обмануты так же сильно, как и коммунисты…
…
Зал заседаний Верховного совета Украины – он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Он не был военным или криминальным репортером – и такое видел впервые. Зрелище не для слабонервных.
Большой зал, с уклоном вниз, за спинами президиума – огромная статуя Ленина, изрисованная всякими непотребствами и завешенная частично украинским флагом. Две с лишним сотни заложников, сидящих на креслах и в проходах. Тяжелый дух немытого человеческого тела, испражнений и нечистот. Было видно, что некоторым людям плохо – но никто не спешил оказать им помощь, кроме самих заложников.
И на трибуне – человек в маске с автоматом.
Когда-то давно – Том Диденко сочувствовал европейским левакам, борющимся со своими государствами. Сочувствовал никарагуанским и сальвадорским партизанам. Сейчас – он утратил сочувствие к террору навсегда.
…
Когда он уже выходил, сопровождающий его боевик потащил его в сторону.
– Куда мы идем?
– Мы выведем тебя другим путем. Мы не хотим, чтобы у тебя камеру твою отняли, а менты это сделают. Иди, и расскажи всё…
…
Через полчаса – Том Диденко оказался с камерой у самой воды. Днепр – лениво волок на юг свои воды, после спертого воздуха захваченного парламента особенно остро пахло свежестью – а он стоял и не знал, как поступить. Что он должен делать дальше. Как журналист. Как американец. Как человек…
Львов, Украина. Раннее утро 07 июня 1992 года
Утро.
Раннее, тихое, молочно-белое, туманное утро, в деревне прерываемое лишь звуками пастушьего рожка, да скрипом ворот, выпускающих коров, а в городе – трелью первого трамвая. Утро – такое же, как и то что было до него, и еще до этого – но никто не знал, сколько боли и крови принесет этот день. Никто кроме тех, кто решил сегодня начать убивать…
В этот день, примерно в пять утра – в город Львов въехал старый милицейский УАЗ – буханка. Машина как машина – рано только ехала, а так ничего необычного. Только что номера – судя по серии, не львовские, а соседнего Закарпатья. Но мало ли… может, на следственный эксперимент везут кого…
Машина – бодро бурча мотором, катилась по львовскому предместью, водитель – негромко напевал под нос святое…
…
– Помолчи, – недовольно сказал сидящий рядом милиционер, тепло, не по погоде одетый, придерживая стукающий по двери короткоствольный автомат, – запалишь…
– Помолчи, ты своему батьку будешь говорить, – неожиданно жестко сказал водитель. – А «запалишь», чтобы я больше не слышал. Где набрался – на северах?
– Где бы не набрался, – буркнул милиционер, точнее бывший милиционер, который и вправду отсидел четыре года в Нижнем Тагиле за превышение, – а услышит кто, как ты спиваешь, Жид, и намажут нам лбы зеленкой142
.– Сказал, язык окороти. Учил сын батька детей делать…
Сидящего за рулем звали «жид» – никто в сорок пятом не смог поверить, что вот этот вот молодой пацан с еврейской фамилией был в карательном батальоне вспомогательной полиции. Хотя фамилия у молодого боевика была от матери – ее он убил собственными руками за то, что была «жидовка».
А он продолжал спивать, с удовольствием вспоминая Львов… который на удивление мало изменился, и сорок первый год, когда он с юнаками – сортировал имущество согнанных в гетто евреев. Потом их всех расстреляли.
…
Бойня и сегодня намечалась знатная…
На часах еще не было шести – когда УАЗ подрулил к одному из райотделов львовской милиции.
– Ну, что, хулиганы, тунеядцы, безбилетники… на выход – оптимистично заявил сержант милиции, первый выбравшийся из машины.
Двое молодых отморозков выбрались из машины. По спортивным костюмам – они были похожи на начинающих контриков, то есть – контрабандитстов, которых в львовском и закарпатском приграничье полно.
– Вперед…