На изнанке чудес (СИ)

Пирог чихнул снова — теперь уже на приличия. И скрылся за поворотом, чтобы покусать первого встречного. А за компанию и второго. Благо, первых и вторых встречных у хозяйки был полон дом. Они во всевозможных позах валялись там, где их настигла хмельная отключка.

Проводив удаляющиеся тылы Пирога затуманенным взглядом, Амелия дошла до кондиции и вылупилась на Пелагею, которая всё еще заграждала проём.

— Откуда у вас собака? Приходили вы без нее.

— Слыхала выражение «был да сплыл»? — миролюбиво спросила та. — Так вот здесь наоборот. Как говорится, с кем не бывает?

На эпизоде с невоспитанным псом потрясения хозяйки не закончились. Единственная ее гостья, с которой можно было худо-бедно вести диалог, посторонилась и пропустила вперёд черного человека с бездыханной Теорой на руках.

— А эт-т-то еще к-кто? Что за п-похоронная процессия? — Речь Амелии спотыкалась и хромала, как калека без костыля. — Ч-чур меня!

Она попятилась на плохо гнущихся ногах. И ее самообладание почило с миром ровно в тот момент, когда за спиной обнаружилась надёжная гладкая стена. Подходящее место для того, чтобы закатить глаза, тихонько сползти на пол и не вызвать переполоха.

Порывшись в ящике трельяжа, Пелагея на всякий случай поднесла ей флакон с нюхательной солью. Немудрено, что Амелия перепугалась. Внешность Незримого у людей непривычных и впечатлительных наутро после кутежа вызывает в лучшем случае состояние транса. В худшем — панику. И это в порядке вещей.

Машину-оркестрион заклинило. Она по десятому кругу играла один и тот же такт, икая на паузах между повторами и съезжая с тональности. Из комнат выползали вчерашние весельчаки-балагуры. Под столом и на креслах в парадном зале покоились опустошенные бутылки. А душок стоял такой, будто чью-то домашнюю живность постигла безвременная кончина. Насыщенный, тошнотворно-сладкий.

«Больше никаких вечеринок», — зареклась Пелагея и, облачившись в свою излюбленную страхолюдную шубу, вслед за Эремиором вышла на мороз.

Пирог скакал вокруг по притоптанному снегу и, разбрызгивая слюни, утверждал, что покусал он никак не меньше дюжины ее бывших поклонников.

— Теперь уже точно бывших, — добавил пёс и, воспользовавшись заминкой, упёрся передними лапами ей в ногу. — Они знают, кто я такой и где обитаю. А значит, в гости к тебе не сунутся.

На перепутье, у газового рожка, мнения разделились. Эремиор молча, но весьма упорно настаивал на том, чтобы отнести Теору в лесной дом. Пелагея ратовала за больницу. Посмотрела бы она на себя со стороны. Ведь не так давно слово «врач» было для нее сродни ругательству. Но после того как Пирог — этот маленький лохматый злодей — рассказал, что средство из котла Юлиане не помогло, семя сомнения дало обильные всходы. Уверенность в себе пошатнулась и, корчась в конвульсиях, упала навзничь. Пелагея уже не могла поручиться, что играючи одолеет любой недуг.

— Больница! — топнула ногой она. — И чтобы без возражений!

Эремиор выразительно промолчал и направился в противоположную сторону. Его обсидианово-черные одежды зашелестели на колючем ветру.

— Ладно, уговорил, — смирилась Пелагея и поплелась следом.

На шее у нее болтался ключ от пограничья.

«Диковинное дело, — думала она, перебирая в кармане крылатые соплодия липы. — Почему Амелия считает, что ключ утерян? И почему он появился именно передо мной? Может, я избранная?»

Знакомый скрип ступеньки и лай Кекса за дверью возвестил, что в пункт назначения прибыли. Вот оно, уютное гнёздышко и неприступный форт по совместительству! Эремиору даже не понадобилось касаться медной ручки. Дом послушно исполнял его мысленные приказы, распахивая перед ним двери и убирая с дороги коварных котов.

Когда Теору погрузили на диван и бережно укрыли пледом, Пелагея сняла с вешалки истошно вопящего Обормота. Однако, не удержав, тут же отправила в свободное падение, потому как кот, прекратив вопить, едва не вонзил когти в злосчастную шубу.

По гостиной, запустив пальцы в огненные кудри, кружил Киприан. С лицом как у измученного философа, который либо вот-вот раскроет тайны мироздания, либо огреет кого-нибудь по макушке толстенным трактатом о тщете всего сущего.

— Я должен. Нет. Просто обязан, — бормотал он, ходя из угла в угол.

— Что и кому ты должен? — спросила Пелагея, встав у него на пути. Киприан воздал хвалу своему проворству и отточенным рефлексам: притормози он чуть позже, и столкновения было бы не избежать.

— Хотя погоди, — сказала Пелагея и сформулировала вопрос по-другому: — Куда ты девал Юлиану?

— Восемьсот двадцать шесть ударов тому назад она заперлась в тайной комнате.

— Ударов чего?

— Сердца, — понуро ответил тот. — Она настоятельно просила оставить ее в покое. Ну я и…

— Ну ты и пень березовый! — заявила ему Пелагея и стремглав бросилась по винтовой лестнице наверх. «Умудряется размышлять и одновременно считать удары сердца, а Юлиану бросил одну в такое неподходящее время!»