На каменной плите

– …И теперь она тоже в опасности. Как только она будет в состоянии говорить, спроси у нее, не упоминала ли Анаэль о кровосмесительной связи Браза. Если да, то ее надо охранять. Что касается Гаэля, который любил дразнить людей, то легко себе представить, каким образом он мог намекнуть этой парочке, что он о них думает. Его, наверное, сильно забавляло, что Серпантен вертится как уж на сковородке. Вот только он не подумал, что своим вызывающим поведением подписал себе смертный приговор. У Браза есть алиби?

– И да и нет. Алиби ему обеспечила сестра, то есть оно ничего не стоит. Она уверяет, что Браз около восьми часов вернулся в Комбур и они были у нее дома. Чем занимались? Ужинали, потом раскладывали карты таро, чтобы при помощи маятника и фотографий узнать, что ждет в будущем их и других людей. Если Браз – убийца, то его намерение подставить Норбера вполне объяснимо. В этом случае последние слова Гаэля – «…вик… орб… хлоп… бра… за» – становятся совсем непонятными.

– И мы снова натыкаемся на то же препятствие. Хотя именно оно выведет нас на верную дорогу. Но пока что мы разбиваем об него нос. Мы смотрим на него не с той стороны.

– Откуда ты знаешь?

– А я и не знаю, Маттьё.

Когда все агенты расселись по местам в соборном зале, Адамберг подробно, не опуская ни малейших деталей, рассказал им о лувьекском деле, начав с Одноногого и его деревяшки, не забыв ни о скандалах с попирателями теней, ни об уликах, указывающих на потомка рода Шатобрианов. Данглар воспользовался поводом поведать о Франсуа Рене де Шатобриане, о его жизни и творчестве, и комиссар с явным удовольствием отметил, что многие только слышали мельком это имя, а остальные вообще не имели понятия, о ком идет речь, и тем более не подозревали о существовании замка Комбур. Блокнот с записью последних слов Гаэля Левена переходил из рук в руки, и все только бессильно качали головой. Адамберг изложил первые соображения о том, что это могло значить и какие несоответствия сразу же возникали.

– Ты прав, – сказал Вейренк. – «Хлопнул» – странное слово, какое-то неуместное, и, судя по тому, что ты нам рассказал о Гаэле, непохоже, чтобы, умирая, он использовал этот глагол для описания стычки в мэрии. Между тем здесь написано: «хлопнул Браза», и придется найти смысл этих слов.

– Непролазные дебри, – подытожил Адамберг. – Предсмертные слова, не имеющие смысла, тени, на которые нельзя наступать, угрозы, стук деревянной ноги комбурского призрака, предвещающий убийство, живая копия Шатобриана, грубо сфабрикованные доказательства его вины, отсутствие мотивов – разве что у Браза, да и то не поручусь, – отсутствие связи между жертвами – в общем, я не завидую тем, кто в это вляпался. То есть нам. То есть вам, Ретанкур, Вейренк, Ноэль и Меркаде. Мы не можем оголять бригаду, к тому же нам будет помогать комиссар Маттьё и его люди. Ноэль, держите себя в руках и ведите себя вежливо с теми, кого нам дадут в подкрепление. Важный момент: в Лувьеке одеваются не так, как в Париже или Ренне. Не ходят в костюмах, носят обычные просторные брюки и широкие рубашки, часто в клеточку, потертые свитера и хлопковые футболки, не надевают ничего облегающего, ничего модного – разве что совсем молодые люди, когда у родителей хватает денег купить то, что нравится детям.

– Как нельзя кстати, комиссар, – произнес Данглар с хитроватой улыбкой. – Вам не придется ничего менять в своем гардеробе. Впрочем, как и Ретанкур, и особенно Меркаде, который одевается так, чтобы можно было с одинаковым комфортом и сидеть и лежать. Однако Ноэлю придется что-нибудь сделать со своими блестящими мотоциклетными косухами, а Вейренку – с его изысканно простыми элегантными вещами. Но к чему такие сложности? Вы боитесь обидеть местных жителей? Они давно привыкли к туристам.

– Но не к столичным полицейским, свалившимся им на голову, Данглар. Мне не очень хочется, чтобы местные шарахались от «парижан». Нам надо будет знакомиться с людьми, опрашивать их.