На капитанском мостике

Рябуха потрясен. Он смотрит то на командира Агафонова, то на комиссара.

Р я б у х а. Вы что-то придумали? Нет! Я с ним никуда не пойду. Я ничего плохого не совершал.

К о п о р о в (толкает прикладом). Да иди же ты!

Р я б у х а. Не виноват я. Братцы, за что же? (Падает на колени.) Скажу! Все скажу! Ничего не скрою. Я попал в плен к немцам под Вязьмой, еще в сорок первом. Это они меня послали. Вчера приказ они получили. Поутру начнется наступление. Все скажу, только пощадите.

А г а ф о н о в. Не верим мы тебе, Рябуха.

Р я б у х а. Вот те крест. (Крестится.) Вы у них что кость в горле. Рябуха только правду говорит!

П л а т о н о в. А чего же ты нам голову морочил?

Р я б у х а. Я искуплю свою вину. Дети у меня, товарищи командиры, еще совсем маленькие.

П л а т о н о в. И мать, наверное, есть?

Р я б у х а. Есть, совсем старенькая! Виноват я перед вами. Любое задание выполню. Вот те крест! (Крестится.)

К о п о р о в. Слушай, Рябуха, хватит тебе ползать! Сам пошел к ним на службу, а теперь просишь пощады.

Р я б у х а. Не по своей я воле… Я ради детишек!..

А г а ф о н о в. Ну да, у него дети, а у нас, выходит, их нет!.. Уведите, старшина!

К о п о р о в. А ну, подымайся, гусь лапчатый.

Р я б у х а. Значит, не верите? Не прощаете?.. Вот те крест, свой я!

К о п о р о в. Пошли, «свой». Я тебе все-все сейчас объясню!

Р я б у х а. Товарищи, братцы, что же это? Все кончено?!

Старшина Копоров и Рябуха уходят.

К а н д а к о в а. «Свой»! Это же надо!

А г а ф о н о в. Как думаешь, комиссар, правду он сказал относительно наступления?

П л а т о н о в. Не верю, комбат, я ему!

А г а ф о н о в. Да, но какой ему смысл говорить нам неправду?

П л а т о н о в. Жизнь себе вымаливал.

С улицы донесся шум голосов.

А г а ф о н о в. Что там за шум?

П л а т о н о в. Видимо, солдаты знакомятся с немецким холуем.

К а н д а к о в а. Я сейчас узнаю.

Кандакова выбегает.

П л а т о н о в. Эти «свои», комбат, мне мокриц напоминают. У них одна философия — как бы в войну свою шкуру спасти.

А г а ф о н о в. Да, а настоящие люди, такие, как твоя Томка, гибнут и ничего в награду не требуют. Понимаешь, комиссар, как-то не укладывается у меня в голове, что ее нет в живых.

В землянке появляется  К а н д а к о в а.

К а н д а к о в а. Товарищи, немцы идут! Столько ракет, что ужас один!.. На кладбище — как днем!

П л а т о н о в. Значит, быть бою!

А г а ф о н о в. Комиссар, я хотел бы, чтобы ты остался здесь.

П л а т о н о в. Мое место там, где мои солдаты, комбат!

А г а ф о н о в. Ну что ж, тогда пошли!

П л а т о н о в. Пошли! (Накидывает на плечи плащ-палатку.)

К а н д а к о в а. Товарищ комбат, если появится связь, что передать в штаб?

А г а ф о н о в. Передайте, что мы ждем, очень ждем патроны, еду, бинты.

К а н д а к о в а. А как насчет воды, передать?

А г а ф о н о в. Да, да, пусть захватят бачок с водой.

Уходят.

К а н д а к о в а. Алло! Алло! Копейкин, куда же ты пропал?.. Что? Копейкин, миленький! Алло!.. Алло! Что с тобой? Ничего не понимаю. Ух! Жарко что-то. И так пить хочется! (Берет котелок.) Комиссар же пил — и ничего? (Жадно пьет воду.) Да, но почему тихо? Почему нет стрельбы? Может быть, все кончилось? Может быть, я не слышала? Как это в песне?..

…Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает.

Нет, нет, не та песня! Я же еще не жила. Надо о жизни! Только вот какую?.. (В зрительный зал.) Ну, что же вы молчите? Подскажите!

З а н а в е с.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Квартира Платонова. Обстановка та же.