На карнавале истории

Автор был неплохим полемистом и знатоком теории. Но самоизоляция и изоляция среди москвичей вредила ему. Пренебрежение многих москвичей к марксистской терминологии и цитатам приводило к тому, что статьи марксистского толка не получали широкого распространения в самиздате. Это причина того, что ни «Трансформация большевизма», ни книга Ивана Дзюбы «Интернационализм или русификация?», ни моя первая работа (И. Лоза «Письма к другу»), ни многие другие марксистские статьи не пошли широко по Москве, а значит, и по РСФСР, т. к. Москва связывает оторванные друг от друга группы. Я, например, тщетно искал программную работу поволжских марксистов «Закат капитала». И это понятно — ко всей этой фразеологии выработалась идиосинкразия. И не антимарксисты в этом повинны.

Я говорил автору «Трансформации» об этом, но он не мог и не хотел отказаться от цитат, от надоевших терминов:

— Но ведь они выражают суть.

— Да, но и искажают ее, т. к. СССР — новый тип эксплуататорского общества и нужно искать новые, более адекватные термины. К тому же обновление стиля благотворно отразиться на мысли.

В драме таких марксистов повинны специфически советские условия: нежелание антимарксистов слушать марксистскую оппозицию и некоторый догматизм, инертность мышления марксистов. И то, и другое — психологическое последствие официальной пропаганды.

Однажды моя хорошая знакомая, думающая и эрудированная, сказала, что имеет у себя тамиздатскую книгу Троцкого «Моя жизнь».

Я попросил отдать книгу мне:

— Ведь ты же все равно не будешь читать.

— Естественно.

Оказалось, что она куда-то выбросила эту «марксистскую чушь».

Это психологически понятное явление приводит однако к неприятным идеологическим последствиям: понятия «классы», «трудящиеся», «реакционный», «милитаризм» и т. д. символизируют ложь в СССР, но ведь что-то и отражают. Выбрасывая слова, нередко игнорируют явления, понятия, обозначаемые этими словами. Идеология без этих понятий неизбежно становится неадекватной совокупности проблем, эклектичной и нелогичной, непоследовательной.

*

В Киеве меня ожидал сюрприз. 22 мая, как всегда, у памятника Шевченко собралась молодежь. Студенты обсуждали вопрос об антиукраинских репрессиях, пели песни. Наиболее активные «клеветники» были сфотографированы, а их разговоры записаны на магнитофон. В ректорат были вызваны все комсомольские руководители курсов. Им дали прослушать записи, с тем чтобы они узнали «своих» комсомольцев. Большинство комсоргов «не узнали». Некоторые же делали это настолько рьяно, что пострадали даже не ходившие к памятнику — их голоса были «узнаны». Индикаторы «голосов» узнавали своих личных врагов. Система доносительства всегда порождает это явление — клевету из личных мотивов.

18—19-го позвонил П. Якир:

— Ты подпишешь письмо в Комиссию прав человека при ООН? Письмо о нарушениях свобод, об антизаконности процессов, о психиатрических тюрьмах.

— Да, конечно. Но с каких позиций оценивается происходящее?

— С юридической, правовой. Нарушения законности. Мы создаем Инициативную группу защиты прав человека в СССР.

Он перечислил более десятка фамилий и предложил войти в Инициативную группу. Я согласился. Это предложение совпадало с идеей Григоренко.

В июне Таня поехала в командировку в Харьков. Я дал ей адрес Генриха Алтуняна, который вошел в Инициативную группу.

Из Харькова Таня позвонила взволнованная:

— Ты должен поехать в Харьков. Замечательные ребята здесь. Они близки тебе и духовно, и политически.

12 июня по учреждениям, в которых работали подписанты, провели собрания. На них под названием «Письма в ООН» обсуждалось письмо «К гражданам» (о П. Г. Григоренко). Естественно, само письмо на собраниях не зачитывалось.

Партийные руководители били на основной предрассудок «советского патриотизма» — «не выносить сор из избы». Как могли рассказывать о внутренних делах загранице?

На одном из собраний выступавший товарищ сказал, что подписанты обратились в фашистскую организацию.

— Как? ООН — фашистская организация? — удивился осуждаемый.

Ему не дали закончить мысль (ведь и СССР входит в эту «фашистскую» организацию).

Поскольку в письме о Григоренко говорилось о преследовании крымских татар, то на собраниях кричали о «злодеяниях» татар, о том, что их всех надо уничтожить. Попытки объяснить ситуацию татар ни к чему не приводили — говорить не давали. Не слушали даже того, что Верховный Совет официально объявил, что «в жизнь вошло новое поколение татар» (и что поэтому нет смысла взваливать на молодежь вину старших, вину, которой вообще не было, — предатели были у всех народов).