На карнавале истории

Я ухмыльнулся, повеселел: угрожают штрафом, принудительным трудом, вместо «пропаганды» — «отказ от дачи показаний» (за это дают принудительные работы, т. е. вычет из зарплаты в пользу государства 20 %).

Он понял мою ухмылку и пригрозил:

— Прокурор сейчас же может подписать ордер на арест по 62-й. Позвоните, капитан.

Чунихин вышел.

Полковник свирепо изучал мое лицо, а я столь же зло, но насмешливо созерцал его. Детские «гляделки…»

Чунихин сообщил, что прокурора нет в городе.

— Хорошо! Уведите! С ним больше не о чем говорить! Озлобленный антисоветчик!

Тоном и видом он подчеркивал, что я задержан до тех пор, пока не будет ордера на арест.

Чунихин жестом показал на дверь и с таким же видом повел по корридорам, в незнакомом мне направлении. Напряжение спало, и я стал обдумывать, чего требовать в камере (я не знал тогда, что тюрьма ГБ на Владимирской, 33, там, где помещался республиканский КГБ).

Но мы подошли к выходу, и Чунихин сказал:

— Мы вас вызовем повесткой.

Оказалось, что они почему-то не готовы к аресту.

Я пошел к жене. Шпика не было видно.

Жена считала, что арест неизбежен и потому стоит махнуть в Москву — за адвокатом. Нас смущала моя запись в протоколе и моя тактика — не смогут ли кагебисты использовать ее чисто юридически? Я не собирался заниматься юридическими проблемами на суде, хотел сделать его чисто политическим, предоставив юридические тонкости адвокату. Но в Киеве смелых адвокатов я не знал. Да и попрощаться с друзьями хотелось, договориться о единстве тактики Инициативной группы: было ясно, что атака на группу усиливается и, видимо, хотят сделать всю группу антисоветской (судя по направленности харьковских вопросов о группе).

Надо было также удалить некоторые дела.

Чтобы отделаться от «хвоста» (они могут взять на аэродроме или даже в Москве), вышел через окно кабинета, где работала жена, и, немного поплутав по склонам города, покатил на аэродром.

В Москве встретился с адвокатом Монаховым. Он все хотел, чтобы я изменил тактику и перешел на чисто законническую почву. Оказалось, после частных определений московским адвокатам за их «непартийную» линию защиты (они часто поддерживали право подзащитных на убеждения, настаивали на соблюдении юридических норм в следствии), коллегия юристов решила не пускать московских адвокатов в другие республики.

Из новостей московских был «лагерный» процесс над Анатолием Марченко. Его раскрутили на новый срок, т. е. устроили в лагере суд по ст. 190¹, сфабрикованный с помощью показаний надзирателей и уголовников. Дали ему 2 года, хотя лжесвидетели путались, а некоторые раскрыли причины своей лжи. Основным аргументом суда был тезис, что раз следствие проводил помощник прокурора области, то нет оснований сомневаться в объективности следствия.

Вскоре состоялся третий суд над Михаилом Рыжиком. Его судили за отказ от службы в армии. Положенный обязательный срок службы он уже отбыл в 1961-64 гг., а его хотели взять повторно в 68-м, в связи с оккупацией Чехословакии и намерениями вторгнуться в Румынию.

Дважды суд оправдал его. В третий раз его защищал адвокат Монахов.

После суда я встретился с товарищами, присутствовавшими на суде. Монахов очень убедительно доказал юридическую несостоятельность обвинения. И все же Рыжику дали полтора года лагерей. Подоплека суда — нежелание Рыжика стать оккупантом и расовая нечистота (еврей). Следователь Кочеров пересыпал допросы антисемитскими комментариями.

Один из свидетелей, военный, несколько раз начинал свои показания словами:

— Наше третье отделение…

Монахов не выдержал:

— Господи, как нам надоело ваше третье отделение…

Каламбур стал крылатым.

Москва не скупилась на события.

Без всякого суда на психиатрическую экспертизу отправили члена Инициативной группы Юрия Мальцева.

Вскоре провели обыски у Н. Горбаневской, Т. Ходорович и А. Якобсона. В Ленинграде еще в июне посадили в буйное отделение психиатрической больницы Борисова, а теперь провели экспертизу и объявили невменяемым.

Петр Якир стал получать «негодующие» письма «народа»: от Сумского горисполкома, от двух учителей Кишинева.

Они явно готовились к уничтожению Инициативной группы — одних в психушку, других в лагеря, по одиночке или группой.

Мы договорились отказываться от показаний и превращать процессы в политические, в процессы о всеобщем беззаконии власти.

Я попросил у Якира в случае посадки ставить мою подпись под письмами Инициативной группы и чтобы не верили ни одному слову о моих «показаниях».

В декабре ожидалось празднование 90-летия Сталина. В газетах и журналах должны были опубликовать юбилейные статьи, в типографиях готовили плакаты с его изображением. Во главе готовящейся юбилейной шумихи стоял академик Трапезников, руководитель отдела науки и вузов ЦК КПСС. «Научной» реабилитацией руководил академик Поспелов.