На карнавале истории

Через день-два я сидел ночью у Якира и писал открытое письмо Петру Григорьевичу. Зинаида Михайловна дала мне прочесть его письма, и я был потрясен человечностью, красотой его «обмолвок». Если даже в подсознании Григоренко столько доброты и гуманности… Он стесняется своей искренней любви к людям, и поэтому лишь «обмолвки» выдают эту любовь. Эти «обмолвки» напомнили мне «обмолвки» Шевченко, обмолвки целомудрия, гуманизма, столь контрастирующего с рекламным, пропагандистским гуманизмом Брежневых.

Телефонный звонок. На ломаном русском языке западный журналист сообщил, что Володю побил филер и что его забрали.

Я разбудил Петра, и мы всю ночь обзванивали всех кого могли. Володя объявился под утро. Да, филер пытался воспрепятствовать встрече с журналистом, но это напугало лишь журналиста. Володя собирал материал о психушках, он не мог забыть увиденного своими глазами.

Особенно сблизился я в это время с Григорием Подъяпольским и его женой Машей. Их семью называли «Гриша-Маша»: вечер у «Гриши-Маши», «Гриша-Маша рассказали» и т. д.

Гриша — член Инициативной группы, физик, поэт. Ночь спора на кухне — маркеизи, марсисты, поэзия, философия науки…

Гриша познакомил меня со своими друзьями, в том числе с Гариком Суперфином. Гарик — ходячая энциклопедия по истории партии, филологии, философии, ГУЛагу, современному и прошлому. О чем бы мы ни заговорили, он уточнял даты, имена, названия книг и т. д. Об украинских заключенных знал такие подробности, о которых я и не слышал.

Обычно такая память отражается на интеллектуальных творческих способностях. Но Гарик — интересный историк, филолог, знаток психологии, ее основных течений.

У Гриши я еще ближе сошелся с переехавшими из Умани Виктором Некипеловым и Ниной Комаровой. Было больно думать, что придет и их черед (что и сталось в 73-м году с Витей). С Виктором мы много обсуждали проблемы национальные (в отличие от москвичей он их хорошо знал), проблемы воспитания ребенка. Он с прохладцей относился к Фрейду, к его пансексуализму, вокруг этих проблем вульгаризации подсознания и шел преимущественно наш спор.

Политика не по душе Некипелову, но невозможность дышать этой атмосферой лжи и террора, невозможность молчать неизбежно вела к самиздату, протесту, в тюрьму. И все же известие об его аресте, которое я получил в психушке, было ошеломляющим:

— Опять забирают поэтов, за честное слово, за искреннюю поэзию. Да что же это? Убили Пушкина, Грибоедова заставили выполнять поручения русского империализма и довели до страшной смерти под ударами возмущенных персов. Смерти… От самоубийства, от чахотки, от сумасшествия, от голода. Духовные смерти…

Григорий Подъяпольский умер, не выдержав нервного напряжения борьбы с советской мерзостью.

Гарик Суперфин сидит, голодает за свой талант, за свою память, которая помнит о мертвых и живых.

Владимир Буковский умирает от голода в тюрьме, а его мать взывает ко всему миру спасти ее сына, спасавшего других людей, весь мир от тотальной, всеземной психушки — ГУЛага^[11].

Лежат стихи Виктора Некипелова, полные таланта, разума и любви и которые так трудно здесь опубликовать: кому здесь нужны стихи? А Виктору грозит новый срок.

*

А из окна — прекрасная Норвегия, «страна суровых норвежцев» (куда-то вглубы веков ушло свирепое мужество их предков — варягов, викингов, осталась спокойная уравновешенная доброта). Озеро, каменные уступы, лес, слегка напоминающий родные Карпаты. И кажется, что если бы наши люди могли ездить сюда, в Швейцарию, Англию, Францию, увидели бы живых людей, столь непохожих национально, но столь близких общечеловечески, то все эти Андроповы тут же испарились бы, как злой сон. Стало бы ясно, что все зло Запада тысячекратно преувеличено, а свое тысячекратно преуменьшено и что можно жить так же по-человечески, как норвежцы.

Норвежцы по-настоящему, не на словах любят свою природу, своих детей, свою свободу и благосостояние. И дискутируют в парламенте: год службы в армии — не слишком ли обременительно для человека? Стараются, чтобы и этот год не был зачеркнутым, уничтоженым годом жизни.

А наш хозяин украинец (Господи, кто б мог подумать, что Шевченко своим символом Украины-Иудеи предсказал украинское рассеяние: 2 миллиона в Германии, Франции, Австралии, Канаде, США!), украинец во всех своих чертах, но уже в чем-то норвежец, рассказывает о приходе «братьев» в 39-м году на Западную Украину, о расстрелах, пытках, потоках лжи, обрушившихся на бедное, угнетенное ранее Польшей украинское население, о рыцарях украинского партизанского движения.

… Озеро милое, Родина милая…

Норвежский украинец (и любящая далекую Украину норвежка и их дети), французские, немецкие, американские украинцы… как не похожи и похожи они… Болгарин и негр — украинские патриоты (жены — украинки), ирландец (друзья — украинцы), баск, говорящий об Украине.

*

После каждой встречи мой портфель наполняется самиздатом. В конце концов, с туго набитым портфелем в одной руке и с восемью томами Маркса в другой (Ира Якир отдала их мне) я поехал в аэропорт.