На карнавале истории

— Нет, и не хочу. Вы думаете, что меня выгнали после ареста мужа? Нет. Наши наступали на Варшаву. Был у нас близкий человек, один из командиров. Он полюбил женщину. Она ответила отказом. Ночью перед наступлением он застрелился. После боя, на следующий день обсуждали самоубийство. Один из товарищей заявил:

— Из-за какой-то бабы застрелился! Не мог отдать жизнь в бою с врагами! Собаке — собачья смерть.

Постановили не хоронить «слабого человека».

Ночью Сара Лазаревна и жена Дубова, помощника Якира, похоронили его, а на утро признались Якиру.

Состоялось партсобрание. Сару Лазаревну и жену Дубова по предложению Якира выбросили из партии.

— И вы с тех пор не возвращались в партию?

— Нет. Иона никогда об этом не заговаривал, а я не хотела быть в партии. И не жалела о совершенном проступке.

Петя рассказывал, что на похоронах Сары Лазаревны было много «подметок».

— Они боялись, что я устрою на похоронах мамы политическую демонстрацию. Бл…, не понимают, что я не спекулирую собою, отцом и своими родственниками.

Почему я, рассказывая о Зоре Борисовне, вспомнил С. Л. Якир?

Я всегда сравнивал мысленно честных старых большевиков с Олицкой, Суровцевой и 3. Б. Андреевой. Почти все старые большевики — люди в той или иной степени надломленные. И не потому, что они хуже своих противников.

Екатерину Львовну, Надежду Витальевну и Зору Борисовну мучили враги. Враг вначале морально, а потом и политически проиграл. Они же проиграли только политически, зато моральная победа их бесспорна.

Врагу легче противостоять, чем палачу-«единомышленнику» (и если б одному, а то ведь нужно было выстоять против своих «партии» и «народа»). Если даже такие, как Сара Лазаревна и Иона Эммануилович, и выстояли во время следствия, то потом не было на что опираться, кроме самого себя, — ведь идея-то их проиграла, ведь под вопросом вся борьба перед Октябрем, в Октябре, в гражданской войне, в 20—30-х годах!

Сколько душевной силы надо, чтобы не сдаться в этом положении перед палачами, не сломиться душевно. Спасение в фанатизме либо в необычайной силе духа, способной пересмотреть идею и всю свою жизнь, найти силы увидеть свои ошибки, своих товарищей, вождей, ошибки в идее и сохранить оставшееся после беспощадной критики идеи.

Людей последнего типа я не видел — кроме Петра Григорьевича Григоренко. Но ему-то было намного легче, чем тем, кто делал революцию, бился с белыми, проводил коллективизацию и индустриализацию беспощадными методами. Совесть-то у него чиста: он не был даже посредником в преступлениях своей партии (вину-то и он ощущает, но вину — за то, что молчал, за то, что не понимал, за то, что верил палачам, за то, что жил в то время, за то…, за всё, даже за просчеты в борьбе с беззаконием, с палачами).

Трудно было и Надежде Витальевне. Ведь она тоже была членом компартии, — правда, австрийской.

Она училась в Петербургском университете. В университете работал в то время крупнейший деятель украинского национального движения, историк, академик Михаил Грушевский. Когда Надежда Витальевна от имени украинских студентов спросила Грушевского сразу же после Февральской революции, что делать украинской молодежи, тот ответил, что надо ехать на Украину, бороться за нее.

После Октября Суровцева ездит по селам, агитирует крестьян за Центральную Раду. Совсем не разбираясь ни в аграрной, ни в какой-либо иной политике, она искренне обещает крестьянам все, чего они хотят (через год ей передали слова крестьян: «Попалась бы нам сейчас та панночка, что обещала землю, — мы б ей в… напхали земли»). Затем работает в Министерстве иностранных дел Рады, затем на том же посту — у гетмана Скоропадского (передает информацию врагам Скоропадского и немецких оккупантов). После изгнания немцев и Скоропадского участником украинской делегации, посланной на конгресс в Версаль, попадает в Вену. В Вене — уже эмигранткой — бедствует. Закончила Венский университет, защитила докторскую диссертацию по философии (о Шевченко).

Участвует в международном женском движении, в пацифистском, в борьбе с антисемитизмом, сотрудничает с анархистской группой, пишет публицистические статьи. Во время голода на Украине в 20-е годы — заместитель Грушевского в организации помощи голодающим.

Когда в Вену приехал полководец Красной Армии Юрий Коцюбинский, сын выдающегося украинского писателя Михаила Коцюбинского, она познакомилась с расцветом украинской культуры после победы большевиков. Юрий «не агитировал», а только давал читать современных украинских писателей, показывал картины художников.

Она начинает по данным ей материалам агитировать за советскую власть.

Однажды на Запад попала информация о расстреле заключенных в Соловках (1923 г.) — без суда, без вины, из прихоти начальства лагерей…

Правая пресса подняла шум.

Надежда Витальевна бросилась к Коцюбинскому. Тот сам был взволнован, но через некоторое время получил литературу о Соловках. Там говорилось об основах «перевоспитания преступников трудом», об условиях содержания в лагерях. Приводились письма и статьи заключенных о том, как им хорошо живется.