На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Утром среди галдежа людей, делящихся впечатлениями о минувшей ночи, среди нетерпеливого ржания коней, почувствовавших скорую дачу сена, я услышал детский плач. Недоумевая, откуда у меня в команде могли появиться дети, я протиснулся между людьми и среди них увидел двух мальчиков. Старшему было на вид лет десять, а младшему около семи. Они были одеты в старые лохмотья, а вместо обуви ноги их оказались обмотанными в старые тряпки. Когда я подошел к ним, то они перестали плакать и, всхлипывая, недоверчиво смотрели на меня большими черными глазами. Их забрали люди с собой из Еникея.

– Жаль нам стало детей, – слышались слова вернувшихся. – Брошенные, голодные, да и, гляди, каждый час их могла хватить шальная пуля.

– Куда же их девать? – спросил я, будучи в корне против добровольцев-подростков, женщин-солдат и т. п.

– Мы уже за ними присмотрим, ваше благородие. Они сделаются настоящими кубинцами. Разрешите их оставить у нас.

Я не хотел перед людьми показывать жестокости. Если бы я этих детей приказал отправить куда-нибудь в тыл, то тем я мог очень обидеть своих солдат. Я разрешил мальчиков оставить при обозе команды, при условии в случае боев или каких-либо передвижений немедленно их отправить в Эрзинджан.

Через недели две у кухонь я вновь увидел малолетних пленников. На них уже не было лохмотьев. Они были одеты в специально сшитые для них гимнастерки и шинели с погонами. Кроме того, для них ожидались из Эрзинджана сапоги.

Сейчас дети уже не смотрели на меня исподлобья. Я погладил каждого из них, в ответ я получил их милые детские улыбки. Старшего звали Ахмед, а младшего Ибрагим. Люди эти имена окрестили на свой лад: одного прозвали Валентином, очевидно, в честь меня, а другого Николаем.

Не помню в точности когда, но однажды, в один морозный солнечный день, когда снег в тени оврагов казался голубоватого цвета и когда солнечные скаты гор блестели, как раскаленные диски, к нам приехал командующий фронтом генерал Юденич.

Первый раз за всю войну генерал провел среди кубинцев несколько часов. Без помпы, без всякого желания показать себя, к строю подошел представительный генерал. Поздоровавшись, генерал молча обошел роты построенных по шоссе у Чардакли.

– Поднять полы шинелей, – приказал генерал. Генерал вновь стал обходить строй, желая убедиться в качестве солдатского обмундирования.

Приказав распустить роты, генерал осмотрел несколько солдатских землянок, после чего отправился верхом на правый участок позиции. Так как командующий армией с несколькими офицерами прибыли к нам на автомобилях, то им предложены были полковые и офицерские лошади, причем сам генерал воспользовался моим Эрастом. Командир полка, несколько офицеров и я сопровождали генерала включительно до возвращения его в Чардакли. Генерал задержался на позиции несколько часов. Он внимательно ознакомился с устройством позиции, задавал нередко офицерам и солдатам вопросы. Затем генерал, остановившись на одном наблюдательном пункте, долго, долго смотрел в сторону противника. Как хотелось мне тогда узнать сокровенные мысли нашего вождя!

Что он думал, глядя вперед на эту бесконечную анфиладу снежных гор?

Пошлет он нас вперед к ним рвать позиции? Пойдем и сделаем.

Захочет ли он обойти их? Сделать десант? Окончательно обессилить когда-то грозную Оттоманскую империю? Все сделаем, ибо Кавказские полки всегда верили в своего вождя, а он в них.

Окончив наблюдения, генерал вместе с нами сошел к лошадям и отправился к Чардакли. Не доезжая версты, очевидно, не без заведомой цели, на снегу палкой были безграмотно выведены слова: «Пара мыр» («Пора мир»). Каждый из нас молча прочитал их, и это ни для кого не было новостью.

Несмотря на отличный дух Кавказской армии, столь продолжительная и кровопролитная война все чаще и чаще вызывала из солдатской массы вопрос, когда же конец.

В начале января 1917 года я получил приказ отправиться в Эрзинджан для подготовки личного состава трех пулеметных команд, предназначаемых во вновь формируемые части. В течение месяца мной велись усиленные занятия. По окончании подготовки молодым пулеметчикам был произведен смотр.

Присланная из штаба корпуса комиссия для проверки знаний пулеметного дела нашла, что люди были отлично подготовлены. После произведенных испытаний люди были распределены и отправлены к местам новых формируемых частей. Я получил месячный отпуск, после чего по прибытии в полк должен был вступить в командование третьим батальоном.

Во время моего отсутствия в полку произошли новые и большие перемены. Полковник князь Херхеулидзе принял один из полков 66-й пехотной дивизии, в ту же дивизию был переведен произведенный в полковники Коломейцев. Через несколько дней после их отъезда был получен приказ о переводе командира полка, с производством его в генералы, в штаб корпуса или в штаб армии. Условия жизни в Чардакли далеко не позволяли сделать широких проводов отъезжавшему всеобщему любимцу.

Всем же казалось, что одним из приятных воспоминаний у вновь произведенного генерала, покидавшего свой полк, останется последнее кубинское «прости».