На хуторе

После рыбы и чая решили день-другой готовить снасти и заняться ловлей сомов, а может, и сазанов.

Пора было расходиться. Вышли со двора. Над холмами вставала луна. В ночи, в лунном обманчивом свете, хуторские дома, плетневые да мазаные сараи, камышовые крыши – все казалось не брошенным, а живым. Будто на ночь уснуло все и пробудится с петушиным криком.

Степная тишина стекала с холмов в долину. Хутор тонул в немоте, в молодой зелени садов, в последнем весеннем цвете. Алик провожал Тимофея к вагончику.

– Иди ложись… – сказал Тимофей.

– Отца нет, – отозвался Алик. – Надо поглядеть скотину. Отец всегда на ночь глядит.

– Это по-хозяйски, – одобрил Тимофей.

Он остался у вагончика, дожидаясь, пока Алик закончит обход. Стоял курил. Алик вернулся:

– Завтра я обед не привезу. Возьмешь с собой на день. Я поеду за бичами. Надо кошары чистить, навоз вывозить.

– За какими бичами? – не понял Тимофей.

– Пьяниц на станции наберу. Они за водку все сделают, – объяснил Алик и пошел к себе.

Тимофей вел отару целиной. Справа начинались отрожья балок, слева невдалеке, за лесополосою, сочно зеленела озимь хлебов. Местами лесополоса прореживалась, а то и пропадала, и тогда зеленя лежали совсем рядом. На них поглядывал, стараясь свернуть ненароком, вожак отары – козел Васька. Но Тимофей упреждал его криком:

– Куда, нечистый дух? Кызь-куда!

Козел понимал.

Уже близ хутора и стойла увидел Тимофей хозяйских коров и бычат на хлебах. Они вольно паслись там, в зеленях. Тимофей испугался, хотя его вины тут быть не могло. Вины, конечно, не было. Но век он скотину пас и знал, что самое страшное – упустить ее в хлеба. И потому, завернув овец к балке, Тимофей кинулся выгонять коров. Хлеба стояли не больно густые и еще невысокие, но после твердой земли по мягкому бежать было неловко. Тимофей спешил и раньше поры закричал:

– А ну пошли! Куда пошли!..

Обычная скотина, послушная, с которой Тимофей всю жизнь провел, поняла бы свой грех и подалась с поля. Но это был вольный гурт, набалованный. Коровы глядели непонимающе, а несколько бычков и телок-летошниц, взбрыкивая, играясь, подались в глубь зеленей, дальше от человека.

– Куда пошли! Куда! – кричал Тимофей, стараясь завернуть скотину, а она уходила вскачь.

Бегал он за коровами долго. А когда, устав и взмокнув, наконец выгнал их на целину, пришлось к своей отаре бежать. Широко рассыпавшись, с Ваською во главе, овцы, не поднимая голов, стригли и стригли сочную зелень озимки.

Тимофей чуть не плакал от обиды и отчаянья. Хлебов было жаль и страшила расплата. Потраву, конечно, заметят, заметят, и будет беда. Дважды за жизнь упускал он скотину в посевы. Еще мальчишкою не углядел, так вместе с матерью находились и наплакались, да еще спасибо лесхозное было поле и лесник – родня. И к малым летам снисхождение. А когда в годах на Россоши потравил край кукурузного поля, то платил деньги немалые.

А теперь и вовсе кто он? Припишут всю потраву, попробуй докажи. Он собрал свою отару, коров с молодняком и подался на хутор к дому.

Солнце еще не садилось, когда подогнал он скотину к базам. Хозяин вышел встревоженный.

– Что случилось?

Алик выбежал следом.

– Беда, – ответил Тимофей, – беда… Скотина в озимые зашла, потравила много. Моей вины нет. Я гнал овечек целиной, гляжу, скотина в хлебах. Пока туда да сюда…

– Чего озимые? При чем озимые? – не понимал хозяин. – Чего случилось, говори!

– Я ж говорю, потравили озимые. Хлеб, озимые, зеленя… – втолковывал Тимофей. – Теперь начальство углядит. Большой лафтак у дороги, на виду. Скотина паслась. А пока я бегал, гонял ее, и овцы зашли. Много потравили.

– И все? – спросил хозяин.

– Куда ж боле…

Хозяин пожал плечами, на сына поглядел. Тот засмеялся, сказал Тимофею:

– Зачем выгонял? Пускай пасутся.

– Как пускай? – по-прежнему не понимал Тимофей. – На хлеба, на озимые… Начальство увидит…

– Ерунда! – отрезал хозяин и пошел во двор.

Тимофей загнал скотину на базы, но в себя не сразу пришел. Его колотил нервный озноб. Он запер скотину, присел возле ограды, курил.

От сараев, от птицы, подошла Зинаида с полным ведром яиц. Она поглядела на Тимофея, спросила:

– Дядя Тимоша, ты, часом, не захворал?

– Захвораешь… – ответил Тимофей и рассказал обо всем, что случилось.

Зинаида поставила ведро, присела рядом.

– Не бойся, – сказала она. – Ничего не будет. Здесь из хлебов не вылазят. И осенью, и весной. Вроде положено. Уж никто и не глядит.

– Неужто правда? – не верил Тимофей. – А я умом не накину. Хлеба… Да у нас лишь коснись.

– Это у вас. А здесь вроде привычно. Наш чабан с начальством хорошо живет, ему позволяют.

Зинаиде Тимофей поверил. Он, правда, и раньше еще поверил словам хозяина, и не столько словам, сколько лицу его, спокойной усмешке. Но доходить стало лишь сейчас, вот здесь.

Зинаида сказала:

– Идти надо… А вот присела, так бы и сидела до ночи.

– Уморилась… – посочувствовал Тимофей. – Долгий день.

– Уморилась, – со вздохом призналась Зинаида. – Дело за дело цепляет. Вроде и рано встаю и все рысью, а никак… Коровы, свиньи да птицы… Много всего…