На кончиках пальцев (СИ)

Он не сразу понимает, что это сон. Он всё там же, в лазарете, Гермиона всё так же сидит рядом, но Драко не спит.

— Это не я, Гарри, — его глаза пустые, измождённые, с поволокой боли и глубокой печали. — Я рад, что ты пришёл, хотя ты снова рушишь все уставы… — он улыбнулся, но в его улыбке нет жизни. — Ты должен поверить, что это не я.

— Зачем ты лжёшь даже здесь? Что это изменит? — Драко опустил плечи. — Я ненавижу тебя, Малфой, но ведь это не правда. Я ненавижу твой поступок, но тебя всё равно люблю. Так зачем ты… Ты был таким ублюдком, хоть и кичился своим происхождением, но всё, детство кончилось, тебе не нужно больше угождать Люциусу, так зачем? Я смог бы, понимаешь, смог бы тебя защитить. И тебя, и Нарциссу!

— Не нужно списывать на отца все мои грехи. Да, я брал с него пример, но каждый раз, когда я делал тебе подлость, я искренне радовался… Я не такой уж ангел, каким ты меня рисуешь в своей голове. Ты прав: я мразь и сволочь и меня не за что любить, и мне жаль, что наша нежеланная помолвка заставила тебя. Я желаю тебе счастья, Гарри, правда. Но я не успел совершить ни одного доброго поступка, кроме, пожалуй, выбора, который сделал, став на твою сторону. И этому выбору я всё ещё верен. Именно поэтому ты должен поверить, я влил противоядие. А теперь иди. Когда я очнусь, мы оба сделаем вид, что чужие. А потом я вернусь в мэнор и вместе с крёстным мы будем пытаться склонить чашу весов в твою сторону, чего бы нам это ни стоило. А когда Грейнджер найдёт, как разорвать помолвку, всё закончится между нами окончательно. Иди, Гарри. Только… — он протянул руку, и Поттер тут же схватил её, как самое ценное в своей жизни. — Ты помни, что я на твоей стороне, что я до конца жизни буду на твоей стороне.

— Я чуть не убил тебя, а ты клянёшься мне в верности… Драко…

— Иди, — с силой в голосе сказал Малфой, и Гарри вытолкнуло из сна. Реальность встретила его ощущением чудовищной фрустрации от пронзительной пустоты в руке, где за секунду до этого было живое тепло Драко.

Гермиона сидела у кровати Рона, глядя на свои руки. Ещё несколько минут полежав, оставаясь в полном непонимании и оцепенении, Поттер поднялся. Его душа была порвана в клочья, такого раздрая он не ощущал с момента смерти Сириуса, и ему бесконечно нужен был друг.

— За что? — девушка прохрипела неожиданно, будто год не разговаривала до этого вопроса. — За что ты его проклял? И как ты мог использовать непроверенное заклинание? Я подслушала Снейпа под твоей мантией, когда он пытался допросить Плаксу Миртл. Она ничего не может рассказать, на помещение было наложено какое-то заклятие тайны. Откуда ты его вообще знаешь? — её речь непривычно прыгала с одной темы на другую, делаясь почти бессвязной. Гарри понимал, что подруга имеет право на все эти вопросы, и что он был чудовищно неправ, и что он заслужил её порицание, но не мог отделаться от мысли, что она ненавидит его за то, что это Драко лежит на соседней койке, а не за то, каким ужасающим был его поступок; что Гермиона переживает за Малфоя больше, чем за Рона; что её претензии личные, а не дружеские. Однако её причины не отменяют её права на ответы. И Гарри их дал.

Он рассказывал всё: как вычитал заклинание в учебнике; как они научились входить в сны друг друга; как они встречались, чувствуя, что всё выходит из-под контроля, чтобы подарить друг другу минуту тишины; как Малфой его предал; как он всё ещё не понимает этого глупого отпирательства, если всё и так ясно; как ненавидит себя за свой поступок и ненавидит их связь за свои чувства; как он сильно хочет прекратить эту помолвку и как ему жаль, что он поверил Драко и Рон из-за этого пострадал. Он говорил так долго, что охрип, но не мог больше молчать — ни о своём чувстве вины, ни о своих чувствах к Драко, ни о своей неуверенности в собственных силах, ни о своей усталости от глупого квиддича, вечных тайн Дамблдора и угрозы, нависшей над самым близким человеком, которую он никак не может предотвратить.

Гермиона слушала молча. И, когда поток мыслей бедного «героя» иссяк, она сказала:

— Это непростительно. То, что ты сделал с Драко, это непростительно.

Молчание, воцарившееся в лазарете, было давящим, тяжёлым, густым настолько, что Гарри снова стал задыхаться.

— А ты не думал, что это Снейп дал не то противоядие? Он же всегда был у тебя виноват… Или что всему этому может быть логическое объяснение! А ты его чуть не убил! Не пробовал поговорить сначала?! — Гермиона откровенно орала. Теперь её злость разряженным воздухом вклинивалась в эту мёртвую тишину. И Гарри стало иррационально легче. Ожидание наказания хуже самого наказания. Девушка выплёскивала своё праведное негодование, и её образ метался от разъярённой фурии до беспомощной растерянной маленькой девочки. Эта лавина из смешанных, противоречивых эмоций непостижимо целебно подействовала на них обоих, словно смывая всю недосказанность и неловкость между ними. — Я просто не могу поверить, что ты, Гарри, мог так бездумно убить человека, словно какой-то монстр… Ты, Гарри… — опустошённо, убито закончила она.