На коне, танке и штурмовике. Записки воина-философа

Война оказалась неожиданной. но для кого и в каком смысле? она оказалась неожиданной для высшего руководства страной, которое надеялось на больший срок мира с Германией. она оказалась неожиданной в том смысле, что мы были много слабее, чем думали, а противник оказался много сильнее, чем его нам изображали.

для нас, солдат, никакой неожиданности тут не было. незадолго до начала войны наши части инспектировал сам Г.К. Жуков. Тогда он был командующим Киевским военным округом. я помню, как он с группой генералов и офицеров ворвался в нашу казарму — был мертвый час после обеда. Мы вскочили. он выругался матом, сказал, что «мы зажрались», что «война на носу», а мы живем «как кисейные барышни». на другой же день части были приведены в боевую готовность. нам выдали «смертные медальоны» — медальоны, в которых были бумажки с нашими данными, включая группу крови. Все машины были приведены в боевую готовность. Мы покинули казармы и пару дней жили в полевых условиях («как на войне»). Потом нас снова вернули в казармы, танки и бронемашины законсервировали.

* * *

Войны ждали с минуты на минуту. А когда она началась на самом деле, она разразилась как гром среди ясного неба. я не могу описать первые дни войны отчетливо и систематично. да в этом и нет никакой необходимости: общеизвестно, что это была неслыханная паника и хаос. Это была паника не от животного страха, но паника от хаоса и бессмысленности происходившего. Вдруг обнаружилось, что вся система организации больших масс людей, казавшаяся строгой и послушной, является на самом деле фиктивной и не поддающейся управлению. Это была паника самого худшего сорта — паника развала системы, казавшейся надежной. Впавших в панику от страха людей можно было остановить. А тут люди, не знавшие страха, оказались в состоянии полной растерянности. люди вдруг потеряли какую-то социальную ориентацию в огромной хаотичной массе людей и событий. ощущение было такое, будто какой-то страшный ураган обрушился на землю, поломал и перепутал все, лишил людей пространственно-временных координат. Куда-то вдруг исчезла вся гигантская командная машина, и командовать людьми стало некому. В этом паническом хаосе мы были предоставлены самим себе.

наше бегство перешло в отступление с боями — приходилось как-то обороняться. ожидалась атака немецких автоматчиков. наше сильно поредевшее подразделение было не способно долго обороняться. Было приказано отступать, оставив прикрытие. несколько человек вызвались добровольцами, я в их числе. Мы, оставшиеся прикрывать отступление части, приготовились сражаться до последнего патрона и достойно умереть. Это не слова, а вполне искреннее решение. я заметил, что активная готовность умереть снижает страх смерти и даже совсем заглушает его. Мне не было страшно умереть в бою. Страшно было умереть, будучи совершенно беззащитным и не имея возможности наносить удар врагу. Это мое состояние идти навстречу смерти было лишь продолжением и развитием моего детского стремления преодолевать страх, идя навстречу источнику страха. Скоро показались немцы. Мы начали стрелять. И они открыли стрельбу.

Мне не раз приходилось читать описания психологического состояния людей в первых боях. Может быть, в этих описаниях была доля истины. но со мной, так же как и с моими товарищами, ничего подобного не было. Мы начали стрелять так, как будто были старыми солдатами, привыкшими убивать. И дело было не только в том, что враги были на расстоянии, мы не видели их лиц и не знали, в кого именно мы попадали. Потом мне пришлось участвовать в уничтожении группы немецких автоматчиков, оторвавшихся от своей части. два немца залегли около будки высокого напряжения. я и еще один солдат встали во весь рост и пошли на них с винтовками. они не стреляли, может быть, растерялись от неожиданности. Мы прикололи их штыками. Произошло это так быстро, что мы просто не имели времени испытать все те психологические переживания, которые так подробно и вроде бы со знанием дела описывали писатели.

В этой операции я был ранен в плечо. ранение оказалось не опасным. но плечо распухло. я долго не мог двигать рукой. ни о каком госпитале и думать было нечего. некому было даже перевязать плечо. я был горд тем, что был по-настоящему ранен. И был рад, что уцелел.