На коне, танке и штурмовике. Записки воина-философа

Что касается людей, то я всегда был склонен к устойчивым дружеским отношениям с ними. Эта склонность усиливалась моей бездомностью. Моими друзьями везде становились самые интересные, на мой взгляд, личности. я много раз испытывал разочарования, но они не истребили сильнейшую тягу к дружбе. В условиях армейской службы, в каких я оказался, потребность в близком друге проявилась особенно сильно. И такой друг у меня появился. назову его Юрием. он был москвичом, из интеллигентной семьи (мать и отец оба были врачами), рос в прекрасных домашних условиях, увлекался поэзией и живописью, отлично окончил школу, был романтически настроен, попросился в кавалерию под влиянием романтики Гражданской войны. Армейская служба давалась ему тяжело. он очень страдал физически и морально. Старшина и командир отделения считали его сачком и нерадивым бойцом. он испытывал хронический голод, постоянно «шакалил» в столовой, всячески увиливал от работ и нарядов. Короче говоря, был настоящим «интеллигентом». Вместе с тем он был самым начитанным во взводе. Разговаривать с ним мне было интересно. я взял его под свою опеку. Помогал ему в дневальстве на конюшне и иногда подменял его. делился с ним едой. У меня такой потребности в еде, как у него, не было. я легче переживал голод, имея за плечами многолетний опыт на этот счет. он обменялся местами на нарах с моим соседом. Мы стали спать рядом. В казарме было холодно, и мы «объединяли» согревательные средства, спали, прижимаясь друг к другу и укрывшись двумя одеялами. Так делали все ребята в эскадроне.

Мы с Юрой старались всегда быть вместе. Разговаривали о литературе, о московской жизни, о фильмах и живописи. Постепенно наши разговоры стали затрагивать темы политические — положение в колхозах и на заводах, Сталина, репрессии. я становился все более откровенным. он разделял мои взгляды. он был хорошим собеседником. не активным, а резонером. но он на лету ловил мои намеки и развивал их так, что я мог в моих импровизациях пойти еще дальше.

Мне политрук предложил заведовать полковой библиотечкой. Это дало бы мне некоторые привилегии — иногда освобождаться от работы и от нарядов. я отказался и посоветовал ему назначить на это место Юру. Политрук согласился, а Юра использовал свое положение на всю железку: вообще перестал ходить в наряды, и это почему-то сходило ему с рук.

* * *

нас регулярно вызывали в особый отдел в связи с какими-то событиями жизни полка. Кто-то украл хлеб из хлеборезки. Кто-то специально расковырял палец, чтобы получить освобождение от наряда. Кто-то подрался. Кто-то наговорил лишнего. обо всем этом стукачи информировали особый отдел, и нас допрашивали для полноты картины и с целью спрятать осведомителей в массе вызываемых для бесед. Вызывали и меня среди прочих. Кроме того, «особняк» помнил мои прошлые проступки и держал меня в поле внимания. То, что я был образцовым бойцом, не ослабляло его бдительности. на политзанятиях политрук приводил нам примеры того, как «враги народа» маскировались под отличников боевой и политической подготовки. В нашем полку были разоблачены сын кулака и сын белого офицера. однажды в беседе с «особняком» по поводу одного бойца эскадрона, который пускал себе в глаза очистки грифеля химического карандаша (были тогда такие), чтобы испортить зрение и быть отчисленным из армии или хотя бы переведенным в хозяйственный взвод, «особняк» повел разговор в таком духе, что у меня закралось подозрение насчет Юры. я решил прекратить откровенные разговоры с ним. но было уже поздно. однажды уже после отбоя меня вызвали в особый отдел.