Первым делом ей вспомнилось как пришлый товарищ их друга, синего инопланетянина – она не знала, что это был комтур ягну по имени Кадмий Сульфур – привез пострадавшему от "грифа" Гексахлорану Второму новый летательный экзоскелет.
Афина и Григорий с почтительного расстояния наблюдали за тем, как ягну бережно упаковывают аквариумы с аридотевтидами в транспортные отсеки комтура. При этом они обливали каждый аквариум быстротвердеющей смолой, которая превращалась в амортизирующую пену.
Затем супруги были свидетелями странного ритуала – прилетевший комтур не то хвалил, не то распекал своего синего многорукого коллегу за содеянное.
Делал он это совершенно безмолвно – Афина предполагала, что ягну переговаривались на частотах, неслышимых человеку – зато со множеством ритуализированных поз и жестов, напоминающих японский классический театр Но.
А затем, не сказав даже "прощайте", оба ягну умчались.
– Интересно, что эти молодчики планируют делать со своими "отцами" в аквариумах? – Спросил Григорий, заворожено глядя в стремительно сереющий горизонт, где таяли две точки – комтур Кадмий Сульфур и его подчиненный паладин Гексахлоран Второй.
– Понятия не имею! Что бы мы с тобой делали с мартышками, если бы нашли их в системе Сириуса, например?
– Ну... Я бы, может, угостил их бананами. Это в лучшем случае. И, я тебя уверяю, я бы их с собой на землю не потащил...
– Но ты человек образованный и, как неоднократно отмечали твои недоброжелатели, – Афина издала сдавленный смешок, – достаточно пресыщенный... Я допускаю, что у многих наших соотечественников, особенно из числа прилежных слушателей радиоканала "Мужские песни" и потребителей пива "Потеха", возникла бы сентиментальная мысль прихватить домой пару-тройку мартышечек... Они же наши предки... Умора-то какая! Развести их, всюду расселить, от Сахалина до Карпат...
– Чтобы в России было не две, а три беды – дураки, дороги и мартышки... Ты ведь, наверное, знаешь, как тяжело содержать этих бестий в неволе? Когда мне было шесть, мне дядя живого гиббона подарил...
– Конечно, знаю. Я в школе ходила в кружок "Юный натуралист", мы в зоопарке нашем клетки убирали на общественных началах, морковку и свеклу резали. Однажды обезьяна-носач украла у меня мой портфель и как следует сходила в него!
– Я думаю, всё дело в том, что на родной планете этих многоруких монстров не осталось никаких "мартышек"... Отсюда и весь ажиотаж.
– Знали бы аридотевтиды, когда выходили полакомиться планктоном, для кого мы их ловили!
– Будут жить теперь в почете. На серебре, на золоте едать! Как положено отцам!
На отдых Григорий с Афиной устроились под сенью уже знакомой им палатки.
Афине достался роскошный спальный мешок Засядько. А несуеверный Григорий взял себе мешок покойника Розалинова.
Беглый обыск армейской кладовой принес им даже сносный ужин – консервированную гречневую лапшу и сладкий паштет из фейхоа и ягод личи. Конечно, не пятизвездочная кухня "Эйлера", но всё же...
Больше съестного в лагере, по-видимому, не осталось – если не считать трех просроченных банок португальских каперсов.
– Ты любишь каперсы, Гриша? – Промурчала Афина, прижимаясь к спине мужа.
– Ненавижу, милая... – сказал Григорий, засыпая.
Перед тем, как провалиться в сон, Григорий еще раз мысленно оплакал погибший "Эйлер". И не в деньгах дело – "Эйлер" был, конечно, застрахован на изрядную сумму. Но сколько душевных сил было потрачено на то, чтобы сделать из "Эйлера" их с Афиной передвижное гнездо, их с Афиной мобильный штаб!
Не говоря уже о том, сколько антиквариата и редких книг сгорело!
И главное: после гибели "Эйлера" они с Афиной остались один на один с необитаемым островом. Притом, с необитаемым островом, расположившемся на планете, неумолимо летящей в тартарары...
"Конечно, нас скорее всего спасут. Но вычистить из памяти эти невыносимые часы будет не под силу ни одному, даже самому могучему, психотерапевту..."
Через час Афина вдруг проснулась – она всегда спала очень чутко.
Ей снился ее отец, их с Александрой общий отец Дмитрий Железнов, несколько лет как покойный. Во сне она с ним о чем-то важном говорила...
С отца мысли Афины неожиданно перебросились на Александру. А с нее – на их совместное с Александрой детство, увы, нисколько не исполненное небесной гармонии...
В отличие от Александры, дочери любимой и, так сказать, "официальной", рожденной в счастливом браке, Афина была дочерью почти внебрачной, нажитой шустрым молодым учителем, вчерашним "ботаником" Дмитрием Железновым от не слишком привлекательной и не слишком фигуристой завбухгалтерией детской поликлиники Химкинского района города Москвы Евдокии Чубчик.
Свою мать Афина запомнила как нечто смутное, яркое и теплое, как размытое временем белое лунообразное лицо с грудным голосом и мягкими бесцветными усиками над верхней губой.