На корабле полдень

Измазанные грязью вибрамы на зеленой подошве — в таких удобно ходить по осыпям.

А на шее — красный шарф из набивного ситца, такие я видел на многих учениках Вохура, они незаменимы в условиях сильной пыльной бури…

Сержант поприветствовал медбрата на фарси и представил ему меня.

Я не включал переводчик — ведь в этом вроде не было пока необходимости. Моих приватных запасов фарси хватило, чтобы понять: меня назвали «искренним человеком», «желающим больным добра».

Медбрат просиял — как видно заждался, пока его кто-то сменит. Он уступил мне свое кресло и энергично засеменил к двери.

Я наконец-то смог не торопясь рассмотреть людей, которые-то, по сути, и привели меня сюда, в эту обитель прикладного свободомыслия..

Тот, что лежал слева от меня, был вызывающе молод, у него было некрасивое худое лицо хронического хорошиста и тощее длинное тело несостоявшегося легкоатлета.

Он глядел на меня немигающим полумертвым взглядом. Вся его фигура выражала болезненную безучастность.

«Это Засядько… Артем», — догадался я.

А второй, тот, что лежал справа, ему было на вид лет пятьдесят пять, мирно спал, густо облепленный датчиками. Пожалуй, он годился мне в отцы.

Лицо папаши было бледным, припухшим и осунувшимся. Я бы даже сказал, у этого лица не было выражения — даже выражения сонной безмятежности. Его руки, мускулистые и густо оволошенные, как у гориллы, бессильно лежали на белом одеяле. «Это наверняка Дидимов-Затонский», — догадался я, припоминая данные из своего планшета.

— Вы тут располагайтесь, Саша… Поговорите пока с Артемом, — Сержант жестом указал на молодого. — Характер у него плохой, но в душе парень добрый и совестливый… Через пару минут он должен прийти в себя, ему только что вкололи пробуждающее лекарство… А я к вам через двадцать минут вернусь. У меня будет к вам, Шура, еще один важный, но, к счастью для вас, совсем короткий разговор.

С этими словами Сержант загадочно улыбнулся. В ту минуту он, согнувшийся как будто в поклоне, походил на хитрована-визиря из исторического романа о простодушном древнем правителе Мириде, его обожала моя возлюбленная Исса…

— Если что, вон та кофемашина исправна. Опытным путем установлено, она делает отличный кофе-глясе… Особенно если сахар выставить на половинный.

Не успел я сделать глоток из бумажного стаканчика, как молодой генштабист по имени Артем Засядько пришел в себя.

Это выглядело странновато. Он не то чтобы «открыл глаза» — глаза у него были открыты всё это время. Просто в них вдруг появилось выражение нарождающейся осмысленности.

— Доброе утро, — сказал я.

— Доброе, — просипел он.

Затем потянулся. Приподнялся. Обеими руками взъерошил серый ежик у себя на голове.

Повернулся ко мне. Спустил с кровати на мохнатый коврик, к слову, далекий от всякой белоснежности, свои длинные ноги (на Засядько была больничная пижама с липучками на спине и аккуратными дырками для датчиков и катетеров, я в такой, конечно, леживал во дни иные).

— Так вы офицер! Боже мой, утро действительно доброе! Будем знакомы! — Он протянул мне прохладную руку.

Я охотно ответил на его полумертвое рукопожатие.

— Александр Пушкин. Гвардии старший лейтенант, истребитель, комэск второго гвардейского авиакрыла. Нахожусь здесь по заданию, связанному непосредственно с вами, товарищ капитан.

— Господи… Как же это здорово! Как здорово! В мой день рожденья! — Артем поглядел в потолок, словно надеялся увидеть прямо там свою натальную звезду.

— Что ж… Поздравляю! — сказал я.

Однако тема дня рожденья — неожиданно для меня — развития не получила.

— Как это здорово! Что старший лейтенант! Что комэск! Что родные ВКС… — бормотал Засядько, экстатически зажмурившись. Но потом, словно бы что-то вспомнив, стал вдруг серьезным и поглядел на меня очень требовательно. — Постойте, Александр Пушкин… А есть ли у вас жена?

— Жена? Пока нет! Но есть невеста.

— А сестра?

— Сестра есть. Зовут Полиной, — сказал я недоуменно. — А при чем здесь… это?

— Это важно! Очень важно!

— Что именно важно? — Спросил я, призывая к себе на помощь всё свое терпение. Ведь общаться с больными, даже когда это не психически больные, задача — требующая стойкости.

— История была! В мае! Вообще-то секретная, но теперь… — Засядько махнул рукой. — Но теперь уже не важно… Ягну… Вы ведь знаете ягну?

Я кивнул. Кто же не знает старика Ягнского?

— Ягну собрались взорвать систему Секунда и сжечь планету Грозный… А начальство решило, что пока есть время, надо с Грозного снять какую-то ценную фауну. Для акселерации, что ли… Я тут не эксперт… Нужен был квалифицированный биолог, и срочно, счет там шел на дни… Было несколько кандидатур. Среди них — Полина Пушкина.

— Это точно моя сестра… Она действительно биолог… Высококлассный! — Меня буквально затопило гордостью.

— Кандидатура Полины была тем более подходящая, что она, по удивительному стечению обстоятельств, в это время как раз находилась на Грозном. Но ГАБ ее персону не утвердило… Решили, что у нее хроническое переутомление, потому что тесты по здоровью у нее были не очень… Вместо вашей сестры штатным биологом экспедиции назначили доктора Афину Железнову…