На корабле утро

«Тарпан» получил мощный пинок под зад, утратил сцепление с грунтом, нас развернуло.

На скорости семьдесят километров в час мы, ясен перец, опрокинулись, покатились, пересчитали модулем «Вербена» все валуны на дистанции метров в двести и наконец улеглись на правый бок, уткнувшись в дюну у подножия кряжа.

– Кажется, приплыли… – радостно закряхтел Свиньин.

– Рано радуешься, – сказал мехвод Вова. – Сейчас воздушкой накроет.

И точно. Накрыло.

По броне увесисто забарабанили камни. С наждачным шуршанием пронесся песок. «Тарпан» заметно приподняло. Машина задрожала в раскаленном воздухе, будто бы примеряясь к новому полету. Но вдруг лететь раздумала, упала вновь и как будто даже обмякла…

Потом последовали секунды, которые я называю «возвращением к себе».

В мозгу что-то такое струилось, строилось, перестраивалось, просветлялось… Так бывает после Х-матрицы. После долгого тяжелого сна.

– Говорила мне жена, увольняйся нахер, хватит… А я возражал! Ругался! Дура, мол… А чего дура-то?

Кто это произнес, я не запомнил. Но мысль вынужден был признать ценной. Да.

Приказывать по-уставному не хотелось, да и не моглось. «Возвратившийся к себе» Степашин не был полностью тождественен предыдущему. Например, он частично утратил некоторые навыки, а вместе с ними – и командирскую сталь в голосе.

– А теперь, мужички, – с пьяной задушевностью изрек я, – хорошо бы отсюда вылезти. У кого какой люк откроется, свистите.

– Кормовые двери заклинило, – рапортовал Черныш.

Люк на крыше десантного отделения вообще лопнул пополам. Но обе половинки перекосило так, что Кирбитьеву на пару со Свиньиным не удалось их выдавить даже на пределе мощности их «Богатырей».

С моим люком тоже были нелады: автоматика не отзывалась, ручная задрайка осталась у меня в руках при первом же усилии.

А вот у везучего мехвода Вовы люк не заклинило. Его просто вбило внутрь машины.

Поэтому Вова был первым, кто выбрался из «Тарпана». Он помог снаружи Кирбитьеву и Свиньину. И втроем они кое-как доломали верхний десантный люк.

Один за другим циклопы выбирались из мертвой машины.

При этом каждый, оказавшись под открытым небом, почему-то считал своим долгом сказать что-нибудь вроде «Ой, батюшки святы!» или «Ёкэлэмэнэ!» Но я твердо решил, что, пока сам не выберусь, любопытствовать, чего они там видят, не стану.

– Ёпэрэсэтэ! – громко произнес я, когда оказался снаружи.

Астрофаг… выбрался!

Правда, не весь.

Пласт породы, вброшенный взрывом в шахту, перерубил две задних оконечности его боковых гондол и искалечил две других.

Ему, так сказать, прищемило хвост.

Астрофаг завис над шахтой, закутанный саваном оранжевой пыли.

Мы видели только нижнюю часть исполина, верхняя скрывалась в творожистой вате облаков.

Кораблю недобрых пришельцев явно нездоровилось. На подъем ему не хватало силенок – похоже, его мощнейшие пропульсивные антигравы не выдавали и двух десятых мощности. Из распоротых гондол хлестала пузырящаяся жидкость, быстро застывающая при соприкосновении с грунтом.

Я испытал прилив гордости – ведь всё это сделали мы, вот этими самыми руками!

Вдруг от астрофага – дорогой нашей «Берты» – с громким треском отломился длиннейший ножевидный кусок обшивки и, кренясь на бок, рухнул вниз.

Это падение стало предвестником окончательной катастрофы.

Из открывшегося разлома вырвалось призрачное голубое пламя, «Берта» вздрогнула и грузно осела.

Удар о ягнувитовый вал, смещенный катаклизмом, поднял новые ширмы пыли. «Берта» полностью скрылась за ними. Единственным, что мы теперь видели, были яркие грозовые зарницы.

Циклопы оживленно гадали, взорвется «Берта» или нет. Кто-то, кажется, даже спорил на деньги.

Мне хотелось быть на стороне тех, кто ставил на «не взорвется».

Но хорошо информированный оптимист во мне не имел права полагаться на это.

Оставаться на открытой местности в преддверии взрыва мегатонной мощности было, мягко говоря, неразумно.

Я приказал забыть о «Тарпанах» и пешком преодолеть Кряж Голодных Дэвов.

Если рванет – только его перевалы смогут дать нам надежду на спасение.

– Проверить работу реактивных ранцев! – приказал я.

Циклопы нехотя оторвались от зрелища и принялись выполнять.

Результаты не замедлили. И они меня не обрадовали.

Начать с того, что не работал мой собственный ранец.

«Бескрылыми» оказались еще семеро во главе со Щедролосевым.

– Мораль сей басни такова: все, у кого ранцы исправны, – сказал я, – поступают под начало старлея Арбузова и перелетают на обратные скаты высоты «отметка 400». Оставшиеся под моим командованием идут на перевал пешком. Выполнять!

– У меня идея, командир. По-моему, отличная! – Свиньин сиял.

– Ну.

– А давайте те, у кого ранцы работают, похватают под руки тех, у кого не работают – и понесут. Так мы быстрее управимся…

– Плохая идея, – вздохнул я.

– Плохая?

– Ветер, Свиньин. Ветер. Тут свищет так, что на флуггере страшно. Разведем возню, в итоге если «Берта» рванет, даже у тех, у кого ранцы работают, шансов спастись не будет.

– Понял. Жалко, – Свиньин приуныл. Видимо, перспектива упражняться в скалолазании, пусть даже с помощью электромышц, его не грела.