На край света

— А… дети с кем? С тобой? Ты что теперь, профессиональная нянька? — Досадую на себя за то, что поневоле язвлю. Бобби тридцать четыре года, и он имеет полное право распоряжаться жизнью так, как ему заблагорассудится. Тем более если это дарит ему столько радости. Поворачиваю голову и смотрю рассеянным взглядом на желтизну одуванчиков в льняных девчоночьих волосах.

— По будням наши дети ходят в садик.

Поражаюсь и слову «наши» и легкости, с которой Бобби произносит эту фразу. Такое чувство, что он не услышал моей иронии или счел ее слишком глупой, мелочной и недостойной права быть замеченной. Опять стыжусь своей несдержанности и слегка краснею.

Заходим на кухню. Старшая девочка и правда, будто настоящая хозяйка, целенаправленно проходит к столу, отодвигает стул и, слегка хмуря бровки, дабы казаться взрослее, шлепает рукой по сиденью.

— Это место для тети Джой.

— Спасибо. — Я сажусь.

Бобби останавливается посреди кухни, оглядывается по сторонам и, ничуть не стесняясь некоторого беспорядка, оживленно потирает руки.

— Та-ак! Где у нас живут конфеты и печенье?

— Конфеты и печенье, чур, достаем мы с Лулу! — восклицает старшая девочка. — А ты разогрей чайник и завари чай!

Бобби с шутливой серьезностью кивает, смотрит на меня, и его раскрашенное симпатичное лицо озаряется такой обворожительно милой улыбкой, что у меня ёкает сердце.

— Лулу и Синтии подходить к плите пока что нельзя, — объясняет он. — Потому что они еще маленькие.

— Но очень-очень сколо мы выластем и тогда будем ставить чайник почти каждый день! — восклицает вторая девочка, совсем кроха, с круглыми розовыми щечками и детским двойным подбородочком, по которому так и хочется ее потрепать.

Лулу и Синтия — трижды повторяю про себя я, с улыбкой наблюдая, как Синтия с тем же деловитым видом подтаскивает к буфету табуретку, ставит на нее сестренку, как та открывает дверцы и достает пеструю с выпуклыми цветами и бабочками жестяную коробку.

— Конфеты! — объявляет Синтия, торжественно ставя банку на стол.

Лулу тем временем достает корзинку, неловко поворачивается и чуть не падает с табуретки. Я испуганно вскакиваю, Синтия хватается за личико, а Бобби умудряется пролететь через всю кухню и в последнюю секунду подхватить Лулу на руки.

— Оп-па!

Корзинка с грохотом падает на пол, и печенье — в шоколаде, в разноцветной глазури и с крупными изюминами — рассыпается по полу.

— Ой! — вскрикивает Лулу.

На миг мы все замираем. Бобби взмахивает рукой.

— Ерунда!

Лулу и Синтия переглядываются и хихикают.

— Она сама… — говорит Лулу, указывая на корзинку пухлым Пальчиком.

— Ишь ты какая! — Бобби грозит ни в чем не повинной корзине кулаком, поднимает Лулу под самый потолок и, гудя как самолет, несет ее к столу. — Ничего! Нам хватит и конфет, правда же, гостья?

Он смотрит на меня, а я не сразу понимаю, что обращаются ко мне, поскольку не могу отделаться от странного чувства, будто я на необыкновенном спектакле с моим братом в главной роли и будто это не настоящая кухня, а набор причудливых декораций.

— Конфет? — машинально воспроизвожу его слова. — А, конфет! Ну конечно же… Их вполне хватит.

— И кекса! — объявляет Лулу, показывая на несъеденный кекс.

— У-у! Мы же забыли вымыть за собой кружки! — восклицает Бобби, только сейчас замечая царящий на столе беспорядок. — Давайте-ка живенько исправим оплошность!

Девочки повизгивая хватают по кружке. Лулу — в виде машинки с колесиками, Синтия — кособокую, будто немного смятую с одной стороны. Две другие — половинки сердца — берет Бобби. К раковине они устремляются шумной стайкой.

Наконец все усаживаются за стол.

— А ты, оказывается, умеешь быть прекрасным отцом… Никогда в жизни не подумала бы.

Бобби счастливо смеется и подмигивает девочкам. Те принимают это за некий знак и вскакивают со своих детских высоких стульев. Синтия запрыгивает на спину Бобби, обхватывая его шею, а Лулу забирается к нему на руки. Наш отец, если бы мы с Бобби или Хэлли стали бы подобным образом требовать внимания во время чаепития, обязательно напустил бы на себя строгости, даже прикрикнул бы. Бобби же лишь удобнее усаживает на коленях Лулу и придвигает к себе обе детские кружки. Невероятно, но создается впечатление, что он ни капли не играет на публику и не пересиливает себя. Вся эта нескончаемая забава, похоже, дарит ему истинное наслаждение.

— Чудеса, — бормочу я, делая первый глоток чая.

Бобби опять смеется.

— Знаешь, я тоже никогда не подумал бы, — просто говорит он. — Поначалу меня это все без конца удивляло, а сейчас я уже привык и живу себе. По-настоящему живу.

Я всматриваюсь в чуть размазанные моросью красно-бело-синие индейские полосы на его щеках и в такие знакомые и вместе с тем совсем другие серые глаза. Теперь они как-то по-особому блестят. И как будто осветились сиянием изнутри, излучаемым обновленной душой. До чего же странно! Признаться, я жалела его, даже думала, что столь тяжкая ноша легла на его плечи в наказание за былые грехи. Оказывается, «груз» не тяготит его, а осчастливливает.

Синтия спрыгивает с его спины, открывает коробку и подносит ее ко мне.