#на_краю_Атлантики

– Но эта женщина живет прямо в его квартире, разговаривает с ним, дышит с ним одним воздухом, наклоняется при нем, – Вера в момент этих слов закатила глаза, – и бог весть что еще делает… Разве ты не заметила, как она смотрела на него и как на тебя… словно ты соперница, и соперница беспомощная. Как ты не понимаешь, что риск велик? Я не уговариваю тебя на большие поступки и ссоры. Просто скажи ему, чтобы поменял апартаменты.

Вера глубоко вздохнула и стала кусать губы. Казалось, в ней шла борьба двух желаний: покориться матери и поступить так, как поступали миллионы женщин до нее, или же… поступить по-иному. Одна сторона наконец выиграла.

– Нет.

– Но почему? Неужели ты не допускаешь вероятность того, что…

– Допускаю.

– И что же?

– Если так все сложится, то пусть. Никакая любовь не бывает в жизни напрасно, всякая что-то дает: тепло, чистоту – или, наоборот, озлобленность. Говорят, сердце, умевшее любить, умеет и ненавидеть. И пусть! Что заключает в себе страсть, то живо… Да, я не имею власти над Сережей, кроме той власти, которую он хочет, чтобы я имела над ним. И я не могу заставить его любить себя больше, чем он хочет.

– Но ты сама любишь его? Или, может быть, уже разлюбила? Почему же не борешься за него? Я не могу этого понять…

– Люблю, и кажется, еще больше, чем раньше. Вся моя душа в нем. Но, мама, любить – не значит обладать. Это лишь значит договориться. И если он нарушит договор, то я не смогу ни повлиять на это, ни предотвратить этого… Однако он не нарушит. Я знаю, это не про него.

– С тобой бесполезно разговаривать! Ты ничего не хочешь слушать.

Татьяна Викторовна отвернулась от дочери и демонстративно поджала губы. Казалось, она ждала от Веры извинений, ведь она проявляла искреннюю заботу, она накручивала внутри себя ураган страстей, а все ради дочери – как она не могла этого понять?.. Но Вера сникла, полузакрыла уставшие глаза, все больше менявшие форму из-за пухлых щек. И тогда же самой Татьяне Викторовне стало жаль дочь, и она стала ругать себя мысленно за то, что опять не сдержалась и подействовала ей на нервы.

– Мама, ты не знаешь главного… Я не хотела говорить тебе.

Татьяна Викторовна напряглась, не предвидя ничего хорошего, как это всегда бывает в периоды, когда жизнь усложняется, а болезнь не только затягивается, но и усугубляется, и света не видно на небосклоне дня.

– Что еще случилось? – спросила мать.

– Мне звонила Ольга Геннадьевна перед отлетом Сережи.

– Ах! И что же?

– Она сказала, что Сережа ради меня отказывается от должности заведующего в отделении… отец его дружил с Алексеем Викторовичем в молодости, у того везде связи, вот он и подсобил немного, но больше связей у него не будет, его знакомые все почти ушли на пенсию… И это вроде как последний шанс для Сережи. Она умоляла меня не пускать его в Сан-Паулу. – Она говорила медленно и заунывно, а потом вдруг лицо ее, и без того подурневшее в последние дни от полноты, коснувшейся пока только луноподобных щек, и выражения затаенного страдания, заключавшегося в опущенных уголках губ и всеобщей дисгармонии скул, бровей, перекосилось от злости, и она воскликнула: – А я не верю! Сережа сам заслужил должность, а не благодаря отцу! И еще заслужит, у него все впереди! Они все страсти нагоняли на меня, чтоб управлять мною, а я не позволю. А Сережа-то хорош, ни слова мне не сказал! А ты после этого его ревнуешь, мнишь какие-то подлости, измены – эх, мама… как это глупо! – и Вера вдруг рассмеялась легко.

– Напрасно ты мне сказала, – к удивлению Веры, Татьяна Викторовна произнесла последние слова с дрожью в голосе, будто слезы подступили к ее горлу. – Я теперь еще больше переживать буду.

– Но почему?!

– Потому что… слишком все нехорошо сошлось… он ото всех почестей отказался, стольким пожертвовал, чтоб полететь, это не к добру… Какой дурной знак! Нас ждет горькое разочарование, протокол окажется мифом, вот чего я боюсь…

– Прекрати, и без того тошно, какая же ты суеверная! – А потом, помолчав, Вера продолжила: – А ведь ты не этого боишься, мама.

– Этого и боюсь. Чего же еще?

– Нет.

– Чего? Что опять у тебя в голове?

– Ты злишься, потому что думаешь, что мы обманулись, раз его повысили из-за связей отца, и заведующий, восхвалявший его все эти годы, оказался обыкновенным соратником Алексея Викторовича, плутом… А Сережа… Вовсе не так талантлив, как все вокруг полагали. Вот что тебя гложет в эту самую минуту. Но скажи: разве наши эфемерные, беспочвенные домыслы могут определить исход грядущих событий?

– Я вовсе не так мелочна, как ты думаешь, – отрезала мать, уходя от всех ее вопросов.